Я также пригласила выборных от «Литарии», Купеческой гильдии и Союза земледельцев, равно как и от ордена Итемпаса. Я даже позвала к себе нескольких нищих из Деревни Предков и художников с Гульбища в бывшей Тени. Господь Ахад не был расположен присутствовать, ибо неотлучно находился у постели Ликуи Шот: исцеленная, она спала глубоким сном, медленно восстанавливая без остатка отданные силы. Поэтому я включила в список приглашенных нескольких городских богов Тени, кого удалось разыскать. Надо отметить, что большинство так называемых боженят осталось в царстве смертных, невзирая на чудовищную опасность. И дело было не в новой Войне богов – на сей раз они заботились о нас, смертных. Соответственно, богини Неммер и Китр пообещали явиться.

Участие «Литарии» сказалось в том, что все представители прибыли незамедлительно: оттуда загодя разослали по городам и весям писцов, чтобы помочь тем приглашенным, кто не мог нанять своих. Прошло менее суток, и в Эхо собралось несколько сотен первейших людей этого мира – чиновников, важных предпринимателей, влиятельных придворных. Конечно, здесь были не все, кто действительно влиял на судьбы народов, и далеко не все, кто составлял эти самые народы. Но все лучше, чем ничего.

Я пригласила их в Храм – единственный зал дворца, достаточно просторный, чтобы вместить всех гостей. Обращаясь к ним, я встала на том месте, где мой брат и мой лучший друг впервые показали мне, что значит любить. (Мысли об этом очень отвлекали меня, и я старательно отгоняла их.)

А потом я заговорила.

Я сказала этим людям, что мы, Арамери, отказываемся от мировой власти. Нет, не в пользу других благородных семейств, ибо это лишь приведет к усобицам и войне. Основная часть нашей сокровищницы и управление войсками перейдет в ведение нового управляющего собрания. Оно будет состоять из присутствующих здесь либо их полномочных представителей. Жрецов, писцов, богорожденных, купцов, вельмож и простонародья. То есть всех слоев населения. И это собрание, или правительство, будет издавать указы, проводить выборы, делать еще что-то, что оно сочтет подобающим, управляя вместо нас Ста Тысячами Королевств.

Сказать, что я их весьма озадачила, – это ничего не сказать.

Когда поднялся крик, я просто ушла. Деяние немыслимое для правительницы Арамери, но я ведь больше не правила. К тому же у меня, как и у всех смертных, близко соприкоснувшихся с Вихрем, еще звенело в ушах, несмотря на целительное действие сигил наших писцов. Я совершенно не могла выносить громких звуков, а из-за шума и гама мое здоровье точно бы пошатнулось.

Ища спокойствия и тишины, я вышла на один из причалов Эха. Этот пирс был одним из немногих, не пострадавших во время стремительного перелета дворца из океана в озеро Светлокно.

С причала открывался вид на берег озера и беспорядочный, сомнительной красоты городок выживших. Я успела соскучиться по беспредельному океану, по плывущим над головой облакам. Впрочем… если бы дворец, как прежде, плавал по морю, сумела бы я привыкнуть к ветру и вечно катящимся волнам?

Сзади послышались шаги.

– А ты все-таки сделала это, – услышала я.

Я обернулась и увидела подошедшую Узейн Дарр. Ее левый глаз и всю левую половину лица закрывала плотная повязка, одна рука лежала в лубке. Может, были и еще раны, но доспех и одежда не позволяли их разглядеть. На мгновение мне сделалось неуютно: стражники Гнева, вечно торчавшие поблизости, именно в этот момент куда-то подевались. Однако в здоровой руке Узейн не было ножа, и я решила считать это добрым знаком.

– Да, – подтвердила я. – Сделала.

– Почему?

Я удивленно моргнула:

– А почему ты спрашиваешь?

Она тряхнула головой:

– Из любопытства. Из желания лучше узнать врага. Просто со скуки.

Моя выучка возбраняла мне улыбаться, но все же я улыбнулась, потому что мне больше не было дела до этой выучки. И еще потому, что так, я уверена, поступил бы Дека. Сиэй, как я подозревала, пошел бы еще на шаг дальше, ведь он всегда делал еще один шаг. Чего доброго, он предложил бы посидеть с ее ребятишками. И она, чего доброго, ему даже позволила бы.

– Я устала, – сказала я Узейн. – Не стоит женщине взваливать себе на плечи весь мир, не стоит, даже если ей этого хочется. И даже если помощники есть.

А у меня помощников больше не было.

– И все? – спросила она.

– И все.

Она умолкла. Отвернувшись, я облокотилась на перила. С берега через озеро тянуло ветерком, он нес запахи водорослей, гниющего урожая и людского горя. Небо затянули тяжелые тучи. Казалось, вот-вот разразится гроза, но дождя не было уже несколько дней. Повелители небес скорбели об утраченном сыне, и мы теперь долго не увидим ни солнца, ни звезд.

Пусть Узейн пырнет меня в спину, если очень хочется. Мне было, собственно, все равно.

– Я сожалею, – проговорила она наконец. – О том, что погибли твоя мать, брат и…

Она не договорила. С пристани был хорошо виден в отдалении ствол Древа – он заслонял горы на горизонте. Останки Неба казались россыпью белых драгоценностей вокруг сломанной короны.

– Я была рождена, чтобы изменить этот мир… – прошептала я.

– Что-что?

– Высказывание, приписываемое нашей Основательнице, самой первой Шахар, – пояснила я и улыбнулась собственным мыслям. – За пределами семьи оно не слишком известно, поскольку, в сущности, святотатственно. Блистательный Итемпас, как мы помним, не одобряет перемен.

– Ммм, – неопределенно прозвучало в ответ. Должно быть, Узейн усомнилась в здравости моего рассудка. Ну и пускай.

Спустя некоторое время она ушла. Наверное, вернулась в Храм – отвоевывать родному Дарру справедливую долю общего будущего. Мне тоже следовало бы вернуться. Арамери как-никак оставались правящим родом многочисленных и беспокойных амнийских племен. Если я не отстою права своего народа, как бы это нам в скором будущем не вышло боком…

«Быть по сему», – решила я и, одернув платье, устроилась возле стены.

Следующей меня разыскала богиня Йейнэ.

Она появилась тихо и без предупреждения. Просто возникла сидящей на тех самых перилах, на которые я только что опиралась. Выглядела она, как всегда, женщиной дарре с ног до головы, но одежда ее изменилась. Светло-серые рубашка и укороченные штаны, которые она носила обычно, стали более темными, под стать повисшим над головой грозовым тучам. Она не улыбалась, зеленые глаза от горя стали оливковыми.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

Если еще хоть кто-нибудь, будь он смертный или бог, задаст мне этот вопрос, я, наверное, заору.

– А ты что здесь делаешь? – ответила я вопросом на вопрос.

Я понимала, что очень неосмотрительно веду себя с богиней, которой мое семейство с некоторых пор отдало свою верность. С господом Итемпасом я бы никогда не осмелилась на такое. Йейнэ не до такой степени пугала и подавляла, вот пускай и расхлебывает.