Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сигила — письменный знак, изображающий понятие божественного языка. Используется писцами для имитации божественной магии.
Сигила родства — метка на лбу, которой снабжаются законно признанные члены семьи Арамери.
Сиэй Плутишка — богорожденный, первенец Троих.
Смертное царство — вселенная, созданная Троими.
Сто Тысяч Королевств — собирательное название всего мира после его попадания под власть Арамери.
Теврил Арамери — глава семья Арамери прежних времен.
Теманский протекторат — одно из сенмитских королевств.
Тень — город, над которым расположен дворец Небо.
Туск — искусство изготовления масок.
Узейн Дарр — даррская воительница, наследница барона Дарра.
Шахар Арамери — наследница семьи Арамери. Также верховная жрица Итемпаса времен Войны богов, основательница семейства Арамери.
Эйем-сута — богорожденный-ниввах, обитатель Тени, бог торговли.
Элонтиды — представители второй по старшинству генерации богорожденных, также называемые расхожденцами, появившиеся от неравных союзов богов и богорожденных. В смысле могущества иногда равны богам, иногда же уступают богорожденным.
Энефа — одна из Троих, прежняя Богиня Земли, создательница богорожденных и смертных, Владычица сумерек и рассвета. Погибла в давно минувшие времена.
Эра Светозарного — период господства единоличного культа Итемпаса, наступивший после Войны богов. Это понятие подразумевает общественный прогресс, законность и правопорядок.
Эра Троих — эпоха до Войны богов.
Эхо — дворец.
Поднимаясь из своей художественной мастерской, располагавшейся в подвале, я поняла, что огонь снова погас. Весь первый этаж успел остыть, и виной тому, как обычно, была эта паршивая печная вьюшка. Когда-то Синго попытался сам ее починить, и вот вам результат. Похоже, ее заклинило окончательно. Спасибо хоть, что дым весь дом не заполонил!
Стараясь отдышаться, я остановилась наверху лестницы, раздраженная. Нет, не из-за угасшего очага. Моя дочь и этот тип, считавшийся моим зятем, небось нисколько не мерзли. Их комната была на первом этаже, но я сомневалась, чтобы они хоть что-то заметили. И не из-за Синго. Во-первых, он уже полвека как помер, а во-вторых, он все же неплохо выправил вьюшку, раз она продержалась так долго. И даже не на себя, хотя именно моя чувствительность и память о Синго до сего дня не давали мне позвать нормального печника. Мое раздражение не имело внятной причины. Ну, разве что холод, от которого руки у меня ныли больше обычного, да подъем по лестнице, отчего я совсем запыхалась. Когда-то, когда я жила в Тени, я за день взбегала по десяткам таких лестниц и даже не замечала этого. Давно это было, ох как давно… Несколько жизней назад.
В этом-то, наверное, и крылась первопричина моего недовольства. Я была просто слишком стара.
Можно было прилечь, но не хотелось. Из комнаты в том конце коридорчика не доносилось ни звука. Похоже, я была единственной в доме, кто бодрствовал. В такой час, когда самый воздух делается неподвижным, одиночество накатывает как-то особенно остро. Самое время для сна; мое полуночничанье было сущим посрамлением циклов, сплетенных для мироздания богиней Йейнэ. Ну и пускай. Учитывая все обстоятельства, я нисколько не возражала посрамить что-нибудь, имевшее отношение к ней.
В итоге, выбравшись на заднее крыльцо, я вышла на улицу, хотя там было еще холоднее, чем в доме, а на мне был лишь домашний халат поверх замурзанной старой ночнушки. Ну ладно, несколько минут всяко меня не убьют, да и Ликуи, чтобы изводить меня неодобрительными взглядами, поблизости не видать. Я поглубже засунула руки в рукава и подняла лицо к лунному свету: я воспринимала его как очень тонкое ощущение, такое легкое-легкое давление на кожу. Вот так-то, сколько лет живу, а так и не привыкла к тому, что, глядя вверх, ничего там не вижу.
А еще даже после стольких прожитых лет я нет-нет да и поглядывала в сторону мусорных бачков и сточных канав. Привычка – страшная сила. Однако в этот раз я так и замерла. Что-то выделялось среди сонной неподвижности предрассветной поры. Что-то еще более неподвижное, тяжко-плотное, как будто посреди моего заднего двора неизвестно откуда в одночасье появился валун. Нет, даже не валун, а целая гора. Огромная! Невероятно громадная! И все же каким-то образом уместившаяся в тесном пространстве между задним крыльцом и воротцами для вывоза мусора.
Жутко. Невозможно. И очень знакомо. Я осторожно перевела дух и возгордилась собой, потому что меня не затрясло.
– Я так понимаю, – произнесла я очень тихо из уважения к предутренней тишине, – что твое присутствие означает некоторое послабление в правилах?
Поначалу ответом мне была лишь тишина. Я уже задумалась – не показалось ли мне? На старости лет, знаете ли, и не такое может примерещиться. Я даже подумала: «Что ж, если так, то хорошо, что никто меня за этим не застукал».
Однако тут он заговорил. И голос был тот же – негромкий и ровный тенор.
– Не послабление, – ответил он, и я не столько услышала, сколько представила, как его мысль тасует бесчисленные языки и возможные фразы, выбирая единственно подходящие. – Скорее, переоценка приоритетов.
Я кивнула и опустила ладони на перила крыльца – легонько, чтобы он не заподозрил, что я нуждаюсь в опоре. Так, просто руки положила: надо же их куда-то девать.
– Это после того происшествия с Вихрем? Говорят, ты вел себя молодцом.
– В достаточной мере.
Я невольно улыбнулась. Вечно он гонялся за полной и окончательной точностью. Теперь его голос слышался ближе. Он еще не поднялся на крыльцо, но мощеной дорожки, что вела к моим садовым терраскам, уже достиг. И при этом я не слышала его поступи, что означало…
– Я теперь свободен, – сообщил он. – Насовсем.
Я кивнула:
– Всего-то через сто лет и благодаря некоторой перемене. Мои поздравления.
– Заслуга не моя, но все равно спасибо. – Он еще приблизился, остановившись напротив меня. Я чувствовала его взгляд. Он рассматривал меня, возможно припоминая красотку, какой я когда-то была. – Я уж боялся, что больше не увижу тебя.
Услышав такое, я не удержалась от смешка, слишком резко прозвучавшего в неподвижной тишине.
– А я, наоборот, боялась, что увидишь. Вот нет бы появиться, когда я лежала бы на смертном одре! Это было бы и мило, и романтично: исполнил бы какое-нибудь последнее желание, попрощался с давней подружкой. А сейчас я, ты уж прости, собираюсь прожить еще несколько лет, вся такая скрипучая и наполовину беззубая. Вот хрень-то!
– Преходящее бессмысленно, Орри. – Боги благие, его голос… Я и забыла, как славно звучало в его устах мое имя. – В самом главном ты нисколько не изменилась.