выражение в летописном рассказе о Рюрике, Вадиме и его «советниках».

Византийский император, хорошо знавший нравы скандинавской вольницы, поступил согласно совету послов Владимира, и явившиеся в Константинополь норманны были рассеяны по разным местам Византийской империи и разбросаны по различным отрядам византийского войска.

Владимир избавился от варяжской волны. Времена «находников»-варягов на этом кончились. Усиление норманского влияния и роли норманнов на Руси было очень непродолжительным и обусловливалось той сложной обстановкой, в которой приходилось жить и действовать в начале своего княжения Владимиру.

Создав в Новгороде для борьбы с Ярополком из наемников-варягов свою боевую силу, Владимир избавился от наплыва воинственных бродячих отрядов «находников»-варягов, пресек их попытку хозяйничать в Киеве и избавил Русь от повторения новгородских событий времен своих далеких предшественников, от норманских «пакостей» и «безчинств», изгнав скандинавских авантюристов за пределы своей страны, опираясь на городских «воев», на крепкое местное управление[596].

Этим самым Владимир подчеркнул, кого он считает своей опорой, и начертал основные принципы своего «земляного» княжения, княжения, утвердившегося на Руси, «земского», а не ищущего «чюжея земли» князя. Бурное развитие социального и политического строя Руси, развитие ее культуры и идеологии, настоятельно выдвигавшие требования изменения и международного ее положения, поставили перед Владимиром серьезные задачи.

Он должен был окончательно объединить, хотя бы в самой примитивной форме, все восточнославянские земли, объединить под своей властью, под властью Киева, весь «словенеск язык на Руси», укрепить границы своего государства, создать формы управления, соответствующие этому объединению и складывающимся формам общественных отношений, произвести религиозную реформу, которая бы отразила изменения в идеологии, обусловленные возникающими и развивающимися феодальными формами господства и подчинения, и, наконец, укрепить международное положение «империи Рюриковичей» (К. Маркс), включив ее в семью христианских, цивилизованных государств Европы.

И успешное разрешение Владимиром всех этих задач принесло ему славу и авторитет, сделало его самым популярным князем героического периода в истории русского народа, «великим» Владимиром «Красное Солнышко» наших былин и летописей.

Этот подлинный основатель Киевского государства уже не стремится куда-то в «чюжея земли» и не рассматривает Киев как временную стоянку, как базу для бесконечных походов и завоеваний. Для него Киев — «мати градом Руським», где он собирается обосноваться надолго, навсегда. Его земля — это Русь, Русь Приднепровская, Приильменская, Русь Киева и Чернигова, Новгорода и Полоцка, Смоленска и Переяславля, Русь в широком смысле этого слова, где живет и трудится «словенеск язык», а не заманчивая, сказочно-богатая, но призрачная «империя на далеком юге» (К. Маркс), в поисках которой сложил свою голову его отец Святослав.

Для того чтобы расширить ее границы, укрепить ее положение среди других государств, Владимир готов отправиться в далекий поход, будет воевать и завоевывать, но не для того, чтобы эти новые завоевания сделать «землей своей» и перенести сюда столицу Руси, а для того, чтобы вернуться со славой и победой в свой родной Киев, на берега Днепра-Славутича, в свои княжеские покои и гридницы, к своим боярам и старцам градским, чтобы еще больше усилить Русь.

И если его отец и дед ставили превыше всего «рати», забывая, вернее, не очень интересуясь «строем землянем» и «уставом землянем», то Владимир первое подчиняет второму, и деятельность Владимира вне Руси определяется его планами внутреннего устройства и жизни Русской державы, а не наоборот, как это было при «передних» князьях, ставивших Русь на службу своим походам и завоеваниям.

Поэтому Владимир начинает с объединения земель восточного славянства, с собирания чуть было не рассыпавшегося после смерти Святослава здания древнерусской государственности. В 981 г. Владимир совершает поход «к Ляхом и зая грады их, Перемышль, Червен и ины грады»[597].

Так была присоединена к Руси западная окраина восточнославянских земель.

Сообщение летописи о том, что Владимир отбил у ляхов Червенские города, будущую Червонную Русь, надолго сохранившую в западноевропейских хрониках воспоминание о Владимире в своем названии «Лодомерия» (искажение «Володимерия»), возбуждало недоумение у многих историков потому, что в рассматриваемое нами время эта земля входила в состав Чехии, о чем говорят Козьма Пражский и Ибрагим-Ибн-Якуб[598].

Возможно, что какая-то часть прикарпатских земель, населенных восточными славянами, действительно входила формально в состав Чехии, которой в те времена принадлежал Краков, но вряд ли вся Червонная Русь принадлежала чешскому королю, что, казалось бы, подтверждается грамотой, данной пражской епископии в 1086 г. императором Генрихом IV, в которой границей влияния епископии являются Буг и Стырь («Inde ad orientem hos fluvios habet terminos Bug scilicet et Ztir cum Cracovia civitate»). Но быть может, рассказ летописи о том, что Владимир отбил Червенские города от ляхов, является лишь перенесением летописцем на более раннее время борьбы с поляками за Прикарпатье во времена Ярослава, отражением похода Владимира в Польшу? В «Памяти и Похвале» Владимиру Иакова Мниха нет упоминаний о походе «к Ляхом».

Быть может, таким образом, Владимир своим походом на Червенские города укрепил здесь, в Прикарпатье, свое влияние, установил свою княжескую администрацию, как это совершил он по отношению к вятичам и радимичам. Тем более что влияние киевского князя на Прикарпатье распространилось давно, и уже во времена Олега и Игоря существовали какие-то связи между Киевом и русским населением Прикарпатья, Волыни, Поднестровья и Подунавья, связи, очевидно, весьма эфемерные и непрочные, скорее союзнические, чем подданнические, которые и попытался укрепить Владимир. В те времена, до походов Владимира, Червонная Русь не входила прочно ни в состав Чехии, которая рассматривала земли, лежавшие от Карпат и Кракова к востоку вплоть до Буга и Стыри, скорее как область церковного, нежели политического влияния, ни в состав Польши, которая во времена Мешко ограничивалась великопольскими землями, ни, собственно говоря, Киевской Руси, хотя несомненно она больше была связана с Киевом, чем с Гнезно или Прагой, связана этническим и культурным единством, торговлей и совместными походами и войнами. Этим следует объяснить то обстоятельство, что в грамоте времен Мешко Краков помещается на границах Руси: «et fines Russiae usque in Cracoa»[599].

Но только Владимир распространил свою власть на Червенские грады и включил их прочно и надолго в состав древнерусского государства, связав их русское население с остальным русским населением Восточной Европы общностью политической, государственной жизни, а впоследствии и общностью религии, что имело огромное значение, так как на протяжении многих сотен лет под иноземным владычеством угров, ляхов и немчинов этот древнерусский край оставался русским именно в силу того, что «язык и вера была одна», одна с остальным населением Руси.

В представлении западных соседей Червонной Руси как неразрывной части всей земли Русской ее создателем и основателем был именно Владимир. Поэтому за