земли и области, где сидели и правили всевозможного рода «светлые и великие князья» — племенные князьки, «находници»-варяги, скандинавские конунги, «воеводы» вроде Свенельда и прочие самостоятельные или почти самостоятельные правители.

Теперь этой самостоятельности отдельных земель, входивших в состав Киевского государства, приходил конец. Вместо «светлых и великих князей» по городам — центрам отдельных областей Руси — Владимир рассадил своих сыновей, связав таким образом различные земли Древней Руси со стольным Киевом династическими, семейными узами.

Летопись называет имена 12 сыновей Владимира, детей его многочисленных жен. От Рогнеды у него были сыновья Изяслав, Мстислав, Ярослав и Всеволод, от «Грекине» — Святополк (собственно, сын Ярополка, так как, когда, по закону левирата, Владимир взял в жены вдову убитого Ярополка, она уже «бе непраздна, от нея же родися Святополк»), «от Чехине» — Вышеслав, «от Болгарыни» — Борис и Глеб, «от другая» — Святослав, Станислав, Судислав и Позвизд.

В последнее время рассказ летописи о «посажении» Владимиром своих 12 сыновей по «градом» земли Русской вызвал критику со стороны В.А. Пархоменко, который, считая все сообщение летописца «комбинированным легендарно-эпическим сказанием», ссылается при этом на то, что Титмар Мерзебургский знает только трех сыновей Владимира, на противоречие между Несторовым «Житием Бориса и Глеба» и летописным и на противоречие в самой летописи[622].

Но сомнения В.А. Пархоменко напрасны.

Свидетельство Титмара Мерзебургского само по себе еще ничего не означает, так как считать его более компетентным, нежели наш летописец, писавший во времена сына и внуков Владимира, нет никаких оснований.

Одного из сыновей Владимира Титмар Мерзебургский знает хорошо. Это — Святополк, зять польского короля Болеслава. Других он не называет по именам.

Кедрин тоже знает трех сыновей Владимира — Мстислава (Νοσισυλάβοσ), Станислава (Ζινισυλάβοσ) и Ярослава (Ιεροσυλάβοσ)[623].

В Эймундовой саге также упоминается о трех сыновьях «конунга Вальдамара (Владимира) на востоке, в Гардарикии»: Бурислейфе (Буриславе), который сидел в Киеве, Вратислафе (Братиславе, Брячиславе), сидевшем в Полоцке, и Ярислейфе (Ярославе), который правил в Новгороде[624]. Каждый из приведенных источников знает трех сыновей Владимира, но все они в совокупности называют пять сыновей киевского князя: Святополка, Ярослава, Мстислава, Станислава и Брячислава, причем этот внук Владимира, сын Изяслава, ошибочно выступает в роли сына Владимира. Таким образом, Эймундова сага фактически знает и Изяслава. Судя по тексту Эймундовой саги, Бурислейф — не кто иной, как Святополк.

Кто же может поручиться за то, что свидетельства Титмара Мерзебургского, Георгия Кедрина и Эймундовой саги, которые, каждое в отдельности, знают только трех сыновей Владимира, а в совокупности называют их уже пять, являются более достоверным источником, нежели наша летопись? В.А. Пархоменко, по сути дела, только продолжает ту критику летописного рассказа о посажении сыновей Владимира, которую дал еще А.А. Шахматов, критику, как это показал А.Е. Пресняков, хорошо известный тщательностью своего исследования, скрупулезностью анализа и осторожностью выводов, весьма малоубедительную, так как она «…построена на весьма произвольных представлениях о "старшинстве столов" и о "мотивах", будто заставивших летописца рассадить по-своему Владимировичей. Перечень страдает скорее тем, что сводит в одно разновременные явления»[625].

Так же разумно и осторожно А.Е. Пресняков выходит и из противоречия между летописью и Несторовым «Житием Бориса и Глеба».

Как же в действительности произошло «посажение» Владимиром своих сыновей по землям и «градам» Киевской державы?

Прежде всего Владимир посадил по городам четырех своих старших сыновей.

Вышеслав сел в Новгороде, Изяслав — в Полоцке, Святополк — в Турове и Ярослав — в Ростове. Судислав сидел в Пскове. Об этом говорят поздние летописи: Софийская, Воскресенская, Тверская и Никоновская[626]. Но даже в «Повести временных лет» говорится о Судиславе как о князе псковском.

Под 1036 г. в ней мы находим такую запись: «В се же лето всади Ярослав Сулислава в поруб, брата своего, Плескове, оклеветан бе к нему»[627].

Эта судьба Сулислава отразилась и на летописном сказании. Только Ярославичи освободили из поруба» своего дядю, и только для того, чтобы заставить постричься в монахи.

После смерти Вышеслава в Новгород был посажен Ярослав, в Ростов — Борис, в Муром — Глеб, в Древлянскую землю — Святослав, во Владимир на Волыни — Всеволод, в Тмутаракань — Мстислав, в Смоленск — Станислав, на Волынь, по сообщению позднейшей «Густынской летописи» XVIII в., — Позвизд.

Сыновья Владимира не были прочно, на всю жизнь, связаны с определенным городом и землей. Это не было еще деление Руси на отчины-уделы. Они лишь правили Русью, вернее, ее отдельными частями от имени великого князя киевского, они были лишь соправителями — помощниками отца, участниками княжеского управления. Они не могли заявить, как позднее, «се мое», ибо были лишь совладельцами всего того, что принадлежало всему княжескому «роду», всей семье в целом. Поэтому было бы грубейшей ошибкой считать, что «посажение» Владимиром сыновей по городам и землям Киевской державы есть как бы начало феодального раздробления Древней Руси.

Они — «княжие мужи», воеводы, подобно тому как воеводами были Свенельд и Добрыня, но они — не просто «мужи» киевского великого князя, а его сыновья. «Посажением» в разных местах Руси в качестве князей-правителей своих сыновей Владимир укреплял связи между отдельными областями своей державы и ее центром, усиливал свое влияние, укреплял свою власть, уничтожал племенные княжения и ликвидировал почти полную независимость земель, где правили различного рода «светлые и великие князья» славянского, финского и скандинавского происхождения.

Сыновья Владимира не были полновластными хозяевами в тех землях, куда сажал их отец. Вернее сказать, пока они правили в своих «градах», к ним переходила вся полнота власти, хотя несомненно «мужи» киевские князя Владимира выступали у них в роли «воевод» и «съветников». Но отец в любую минуту по мере надобности мог их перебросить в другой конец Руси, и той органической связи князей с «землей», с местной феодальной знатью, купечеством, связи, обусловленной тем, что здесь, у «стольных градов» и в них самих, находилась «вся жизнь» князей, их села и нивы, ловища и перевесища, их дворы и дворцы, здесь же жили их чады и домочадцы, их семьи, слуги и воины, челядь и смерды, связи, которая в конце концов привела к распадению Киевского государства и к созданию определенной государственной системы, системы феодальной раздробленности, не было и быть еще не могло.

Сыновья Владимира еще не усвоили взглядов, характерных для князей эпохи феодальной раздробленности, взглядов, свойственных князьям удельной поры. Они не успели еще пустить корни глубоко в почву данной земли, так как для этого еще не было соответствующих предпосылок.

Они еще не успели выделиться из общей