падениями сельской экономики и опасными последствиями полномасштабной индустриализации. Ёкои Токиёси, профессор аграрных наук Токийского университета, стал выразителем антиурбанистических и антииндустриальных тенденций, царивших в японской деревне. Он считал, что рост современной экономики создает пропасть между зажиточными городами и обнищавшими селами. Несмотря на то что крестьяне представляли собой «единственный целостный класс», писал он, они переживают «ужасные страдания под гнетом богатеев. Зажиточные капиталисты используют любые средства для того, чтобы причинить беднякам дополнительные страдания, а горожане пренебрегают интересами деревенских жителей»{245}.

Некоторых обитателей деревень шокировало поведение молодежи и «новых женщин». Проблему для них представляло и дальнейшее распространение западной культуры с ее упором на индивидуализм, торгашеством и гедонизмом. «Я случайно встретил женщину, которая очень коротко постригла свои волосы, а лицо ее было ярко раскрашено румянами, помадой и карандашом для бровей, — писал один фермер в 1928 г. — Но ни прическа, ни размалеванное лицо не шли ни в какое сравнение с ее одеждой. Казалось, она получала удовольствие только от того, что все обращали на нее внимание. Я нашел ее современной, но никаких чувств, кроме презрения, она во мне не вызывала»{246}.

В начале XX столетия крестьянские семьи начали принимать меры защиты от натиска модернизации. Одним из способов, которые они использовали, была взаимная поддержка. Многие сельские общины в период между 1900 и 1914 гг. объединялись в сельскохозяйственные кооперативы, чтобы совместно сбывать урожай, приобретать инвентарь и семена по более низким ценам и вводить новые технологии. Другая стратегия подразумевала укрепление морального духа крестьян. По всей сельской местности действовали общества Хотоку («Возвращение добродетели»). На их создание японских крестьян вдохновило учение Ниномия Сонтоку, агронома эпохи Токугава. Члены этих обществ превозносили сельскую этику, построенную вокруг таких фундаментальных ценностей, как семейная сплоченность, общественный долг, принятие решений на основе всеобщего согласия, взаимопомощь, трудолюбие и умеренность.

Многие бюрократы разделяли мнение, что будущее развитие Японии, ее способность поддерживать недавно обретенный статус мировой державы и империи, зависели от стабильной и процветающей деревни. Они внимательно прислушивались к словам Ёкои, что «в конце концов, защита слабого является долгом государства», а также к его утверждению, что только правительство имеет возможность осуществлять политику, которая позволит «одновременно и вместе процветать торговле, промышленности и сельскому хозяйству»{247}. Соответственно, чиновники Министерства внутренних дел поощряли распространение сельскохозяйственных кооперативов и создание обществ Хотоку. Все эти объединения были сведены в одну организацию национального уровня, которая была придана Министерству юстиции. Позднее, в 1924 г., когда деревня страдала от послевоенного спада, правительство издало Закон о примирении арендаторов. В этом законе прописывался механизм урегулирования споров между арендаторами и землевладельцами. Два года спустя правительством были изданы Правила для хозяйств владельцев-земледельцев. Согласно этому постановлению, арендаторы могли получить под небольшие проценты кредит для того, чтобы приобрести землю в собственность.

Камо грядеши, Япония?

На Вашингтонской конференции 1921–1922 гг. Сидэхара Кидзуро одобрил вильсоновскую ортодоксальную теорию о свободной торговле, экономическом росте, обусловленном мирной конкуренцией, и прекращении агрессивного строительства империй. Он также согласился с тем, что наиболее могущественные державы мира должны сотрудничать между собой в деле поддержания международной стабильности. В основном это сотрудничество должно было осуществляться через систему многосторонних договоров, таких как Договор девяти держав. Великие державы также должны были отказаться от насильственного вмешательства во внутренние дела Китая и попыток его территориального и административного расчленения, если только они хотели сохранить мир в Азии. С июня 1924 по апрель 1927 г. Сидэхара имел возможность осуществлять эту политику, занимая пост министра иностранных дел в кабинетах Кэнсэйкай, возглавляемых Като Такааки и Вакацуку Рэйдзиро. Однако идеи Сидэхара всегда оспаривались, а в конце десятилетия в результате дипломатического кризиса в Китае японская внешняя политика оказалась на распутье.

Среди критиков Сидэхара были японские антиимпериалисты, многие из которых считали себя либералами или носителями левых взглядов. Большинство социалистов выступали против империализма с философских позиций. Для них расширение колониальных империй было частью повсеместного наступления на рабочий класс. Другие критики создания империи исходили из прагматичных интересов. Вклад колоний в японскую экономику был весьма незначительным, считали некоторые либералы, и сохранение империи лишь вызывает ненависть к Японии со стороны ее азиатских соседей. Были и такие, кто испытывал моральные страдания от того, что их страна приносит несчастья другим народам. В конце 20-х гг. Янайхара Тадао, выдающийся экономист, который занимал кафедру колониальной политики в Токийском университете, некогда занимаемую Нитобэ, с болью говорил об экономическом разладе, духовной деградации и ощущении политической безнадежности, которые охватили Корею после аннексии. Почему, задавался он вопросом, японские политики не могут понять той простой вещи, что корейцы сами хотят решать судьбу своей страны? «Отправляйтесь в Корею и посмотрите! — писал он. — Там каждый булыжник в мостовой кричит о свободе»{248}.

Стремление Сидэхара сотрудничать с Западом встретило прохладный прием со стороны паназианистов, которые подчеркивали азиатские корни японцев и проводили непреодолимый рубеж между Востоком и Западом. Окакура Какудзо, основатель одного из самых замечательных японских университетов изящных искусств, а впоследствии — хранитель азиатской коллекции Бостонского музея изящных искусств, озвучил эту тему в своей работе «Идеалы Востока», опубликованной в начале века. «Азия едина. Гималаи разделяют, но только для того, чтобы подчеркнуть две могучие цивилизации. Но даже заснеженные барьеры ни на одно мгновение не могут остановить этот поток любви к Предельному и Универсальному, которая является интеллектуальным наследием каждой азиатской расы, дав им способность создать все великие религии мира и отделив их от морских народов Средиземноморья и Балтики, которые любят Отдельное и ищут способы жизни, а не ее конец»{249}.

В период Тайсо многие паназианисты интерпретировали эти идеи в том смысле, что Япония сможет обеспечить себе безопасное и обеспеченное будущее только в том случае, если она будет помнить о своем азиатском прошлом и поддерживать тесные политические, экономические и культурные связи со своими соседями, в особенности с Китаем. Стремясь достичь взаимопонимания, некоторые паназианисты создавали организации, такие как Тоа Добункай (Восточноазиатское Общее Культурное Общество). Оно имело свою школу в Шанхае, где японцы могли изучать китайские язык и культуру, а также подготовительную школу в Токио для китайских студентов, желавших поступить на учебу в японские университеты.

Недоверие к Западу было особенно высоким среди тех паназианистов, которые входили в состав японской делегации на Парижской мирной конференции. Память о демарше трех держав и других