обидах, причиненных Западом, преследовала тех скептиков, которые с некоторой тревогой ожидали наступление вильсоновского нового мирового порядка. В частности, они опасались, что Запад будет использовать Лигу Наций в качестве инструмента господства белой расы. Принц Коноэ Фумимаро, член Палаты Пэров и японский посланник на конференции, отец которого был основателем Тоа Добункай, писал: «Мы по-настоящему боимся того, что Лига Наций может позволить великим державам экономически доминировать над слабыми народами и обречь нации, более поздно вставшие на путь развития, на вечное подчинение развитым нациям»{250}.

Опасения по поводу западных предубеждений по отношению к азиатам приобрели в Париже такие масштабы, что японские представители подготовили специальный абзац о расовом равенстве, чтобы вставить его в договор Лиги. Этот абзац представлял собой декларацию, написанную в мягких выражениях, в которой говорилось, что нации, входящие в Лигу, не должны предпринимать дискриминационных действий по отношению друг к другу на основании расы или национальности и должны пытаться «настолько, насколько это возможно, обеспечивать равные условия» для иностранцев, проживающих на их территории. Некоторые наблюдатели подвергали сомнению право Японии на лидерство в борьбе с дискриминацией, припоминая ей о ее собственном отношении к Корее, однако большая часть японского общества считало расовое равенство лакмусовой бумажкой для проверки искренности Запада. В конце концов, как отмечалось в одной из передовиц, Лига может способствовать развитию международного сотрудничества и мирной конкуренции только в том случае, если нации будут честно относиться друг к другу. Однако ни одна западная держава не поддержала в Париже предложения японцев. Разочарованная японская делегация могла утешить себя лишь тем, что ей предоставили право произнести речь о расовом равенстве, которая вошла в официальный отчет о конференции.

Наиболее яростными противниками Сидэхара были те японцы, которые, подобно паназианистам, считали, что будущее Японии связано с Азией, но при этом они отвергали идею сотрудничества, настаивая на более агрессивном отстаивании прав и интересов Японии на континенте. Вероятно, наиболее откровенным сторонником активной внешней политики был Танака Гиичи. Карьерный армейский офицер, доросший, под покровительством Ямагата Аритомо, до генеральского звания, Танака в 1925 г. принял предложение стать председателем Сэйюкай. Двумя годами позже, в апреле 1927 г., он стал премьер-министром, заняв одновременно и пост министра иностранных дел. Будучи ярым консерватором, Танака с ненавистью относился к растущему в Японии радикализму. Именно его кабинет санкционировал разгром коммунистов и других левых сил, состоявшийся 15 марта 1928 г. Во внешней политике Танака и его сторонники в Сэйюкай придерживались той позиции, что Япония является азиатской страной, интересы региональной безопасности которой часто не совпадают с интересами таких западных держав, как, например, Британия и Соединенные Штаты.

События в Северо-Восточном Китае вызвали у Танака сильную озабоченность. К концу периода Тайсо японцы составляли значительную часть иностранной общины в Китае. По численности они превосходили всех выходцев с Запада вместе взятых. Японская община в Китае размещалась в основном в прибрежных городах между Шанхаем и Пекином и насчитывала в своих рядах 50 000 дипломатов, управляющих компаний, лавочников и строителей. Более того, Китай обладал для Японии гораздо большим экономическим значением, чем любая из ее формальных колоний. Китай снабжал островную нацию зерном, хлопком-сырцом, удобрениями и минералами. Более того, огромное, практически бесчисленное население Китая представляло собой необъятный рынок для японских производителей. Японские банки, торговые фирмы и фабрики охотно открывали свои представительства в открытых портах Китая. Основную часть японских компаний в Китае составляли фирмы по обработке хлопка. Количество намоточных станков, показанное в таблице 11.9, в значительной степени объясняло, почему Китай с экономической точки зрения стал более важен Японии, чем ее англо-американским конкурентам.

Территорию Маньчжурии, расположенную к северу от Пекина, Япония объявила зоной своих «особых прав и интересов». Такая позиция основывалась прежде всего на санкционированных международной общественностью Портсмутских договоренностях, а также на утверждении, что китайский суверенитет не распространяется севернее Великой стены.

Более того, ценой неимоверных усилий Южная Маньчжурская железнодорожная компания превратила Квантунскую территорию в важную экономическую зону. Здесь осели десятки тысяч японцев, приехавших на континент в поисках лучшей доли. С точки зрения военной безопасности Маньчжурия представляла собой надежный буфер — новую «линию интересов», выражаясь словами Ямагата, — который защищал Корею и в конечном итоге саму Японию, от русского медведя. Наконец, память о многочисленных жертвах, понесенных во время русско-японской войны и великие победы генерала Ноги и адмирала Того создали вокруг Маньчжурии романтическую ауру, которая воздействовала на эмоции простых японцев. «Здесь, в далекой Маньчжурии, — начиналась одна популярная песня, — в сотнях лиг от родины / Наши товарищи лежат под каменистой равниной, / Освещенной красными лучами заходящего солнца»{251}.

Толстый слой экономических и стратегических интересов, как считал Танака, делал отношения Японии с северной Азией отличными от отношений с этим регионом западных держав. Ни у одной из них не было так много поставлено на маньчжурскую карту, как у его островной нации. В будущем, рассуждал Танака, позициям Японии начнет угрожать более мощный потенциал Китая, объединенного под властью сильного центрального правительства. Это правительство может попытаться ограничить японский бизнес и вернуть Маньчжурию под свою юрисдикцию. После революции 1911 г., свергнувшей последнюю императорскую династию, началась борьба между военными правителями, которая повергла страну в хаос. К середине 20-х гг. один из претендентов на власть, Чан Кайши, установил свой режим в южном Китае. В 1926 г. его войска предприняли так называемый Северный поход. Это была попытка распространить власть Гоминьдана (Националистической партии), который служил Чан Кайши политическим аппаратом, на окружавшие Пекин провинции.

Китайцы, проникнутые растущим чувством национализма, в 20-е гг. устраивали бойкоты иностранным товарам и проводили в главных городах демонстрации под ксенофобскими лозунгами. Главной целью националистически настроенных толп все чаще становились живущие в Китае японцы, которых начали считать воплощением внешней агрессии. В марте 1927 г., непосредственно перед тем, как Танака занял пост премьер-министра, во время волнений в Нанкине были убиты несколько японских бизнесменов. Танака, вступив в должность, начал проводить политику мобилизации войск для защиты предпринимателей и других японцев, проживавших на территории Китая. 28 мая 1927 г., после того как войска Гоминьдана вошли в провинцию Шаньдун, кабинет объявил о своем решении направить 2000 солдат из Дайрена в Циндао. Министерство иностранных дел назвало эту акцию «чрезвычайной мерой», на которую «было вынуждено пойти японское правительство в целях самообороны и для защиты своих граждан»{252}. В апреле следующего года Танака направил с японских баз дополнительный пятитысячный контингент, перед которым были поставлены те же цели. В мае 1928 г. в Дзиньани произошло столкновение этих войск с армией