Суихэйса (общество сторонников равенства). Дав себе торжественное обещание «добиться полного освобождения своими собственными силами», члены Суихэйса, две сотни отделений которого начали «обвинительную кампанию», стали требовать, чтобы любой, кто оскорбит буракумин, принес бы публичные извинения{237}. Эта тактика дала определенный результат. В Осака некоторые землевладельцы начали давать отверженным землю в аренду, а в Хиросиме публичные бани открыли свои двери для всех категорий посетителей.

Скромный триумф Суихэйса, однако, не мог принести удовлетворение всем членам общества меньшинств. В конце концов среди них укрепилась вера в то, что только революционное освобождение рабочего класса принесет свободу и им. В 1921 г. Сано Манабу, активный член Синдзинкай, который в следующем году вступил в ряды японской коммунистической партии, опубликовал эссе в журнале «Кайбо» («Освобождение»). В этом эссе, приобретшем широкую популярность, Сано поддерживал идею социалистической революции и призывал буракумин объединяться с другими рабочими, которые были такими же жертвами капиталистической эксплуатации. Разочарование в Суихэйса, которое демонстрировало свою неспособность достичь быстрых результатов, привело к тому, что все большее количество буракумин присоединялось к организациям рабочих и арендаторов, а также вступало в пролетарские партии.

Политическими и экономическими маргиналами были также и переехавшие в Японию корейцы. С точки зрения закона, аннексия превращала граждан Кореи в японских подданных. Во время бума, связанного с Первой мировой войной, тысячи корейцев переехали на Японские острова в поисках лучшего образования и возможностей устроиться на работу. В 20-е гг. из южных корейских деревень в Японию хлынул поток бедных молодых людей. Широкомасштабные захваты земель, осуществляемые Компанией по развитию Востока и другими японскими корпорациями, превратили их семьи в арендаторов, и им пришлось отправиться за море в поисках работы. Многие корейцы, прожившие некоторое время в Японии, в конце концов вернулись на родину, однако есть достаточно свидетельств тому, что количество корейцев, осевших в Стране восходящего солнца, выросло с приблизительно 1000 человек во время аннексии до почти 300 000 в конце 20-х гг., как это показано в таблице 11.8.

За исключением нескольких тысяч студентов и небольшого числа рестораторов и лавочников, большинство корейских иммигрантов в 1920-х работали шахтерами на угольных копях, строителями и неквалифицированными рабочими на предприятиях, находившихся в нижней части дуальной экономики. Многие корейцы убеждались в своей обреченности на нищету, когда они обнаруживали, что их зарплата значительно ниже той, которую получали японские рабочие за ту же самую работу. Ситуация усугублялась еще и тем, что иммигрантам приходилось мириться с обвинениями в том, что они «воруют» работу у простых японцев и снижают заработки, соглашаясь работать за более низкую плату. Корейцы в Японии, кроме того, оказались жертвами социальной дискриминации. Газеты рисовали их ленивыми и склонными к совершению преступлений, и лишь немногие землевладельцы, принадлежавшие к среднему классу, позволяли им взять в аренду участки земли. «По своим обычаям, — говорилось в одном правительственном исследовании, — корейцы коренным образом отличаются от японцев и, поскольку их повседневная жизнь крайне неорганизованна, представляется вполне естественным, что их отвергают люди, живущие по соседству. Корейцы в основной своей массе простоваты, крайне подозрительны и завистливы и питают склонность к ссорам. Более того, среди японцев существует тенденция рассматривать их как представителей низшей расы»{238}.

В условиях открытой враждебности и дискриминации корейцы селились компактными группами в районах промышленных зон вокруг Токио, Иокогамы, Нагойи, Кобэ и Фукуока. Самая крупная община корейцев была в Осака. В 1930 г. корейцы составляли почти 10 % городского населения. Условия их жизни были такими же, как и у отверженных-буракумин. Обитатели городских анклавов по-разному реагировали на те невзгоды и притеснения, с которыми им приходилось сталкиваться. Некоторые выпускали копившуюся в них ненависть, совершая преступления против японцев. Подобная реакция была вполне естественной для обескураженных иммигрантов, которые практически повсеместно смотрели на представителей притесняющего их общества как на свою законную добычу. Другие представители корейской общины предпочитали политические методы. С помощью Осуги Сакаэ, например, корейские студенты в ноябре 1921 г. создали общество Черной волны. Его целью была революция, которая создала бы новое общество, основанное на принципах равенства классов, полов и национальностей. Корейцы также начали создавать рабочие организации, и некоторые из них придерживались достаточно радикальных программ. Основатели Осакской конфедерации корейских трудящихся поклялись «добиться победы в классовой борьбе» и «ликвидировать капиталистическую систему»{239}.

Более умеренные лидеры корейцев опасались, что политическая конфронтация и организации рабочих еще более усилят вражду со стороны японских властей. В 1921 г. они создали Соайкай (Общество взаимного действия), целью которого было улучшение имиджа иммигрантской общины и развитие корейско-японской дружбы. Организация носила примиренческий характер и признавала колониализм в качестве неизбежной реальности. Поэтому Соайкай отвергало радикальные действия как средство самообороны. Оно имело отделения в Токио и других основных городах и функционировало как общество взаимопомощи, которое помогало корейцам устроиться на работу, способствовало разрешению трудовых споров, обеспечивало едой и одеждой безработных и предлагало медицинское обслуживание. Корейская община очень тепло относилась к деятельности Соайкай, и к концу периода Тайсо в его рядах насчитывалось почти 100 000 членов.

Новые религиозные секты, количество которых постоянно росло, служили убежищем для некоторых японцев, не находивших удовлетворения в реальной жизни. К 1924 г., по подсчетам правительственных чиновников, существовало 98 групп, которых они классифицировали как «новые религии». К концу десятилетия их количество значительно увеличилось, и в стране насчитывалось уже несколько миллионов адептов разнообразных сект. Как и те религии, которые возникали в конце эпохи Токугава, массовые религиозные движения XX столетия группировались вокруг харизматических лидеров, которые апеллировали к недовольству экономическим и социальным положением. Они обещали помочь людям превозмочь трудности земной жизни и поддерживали надежду на достижения царства небесного на земле.

Наиболее заметной новой религией была секта Омото. Она была основана Дэгучи Нао, необразованной пожилой вдовой из сельской местности. Как и у многих других основателей сект, обещавших своим адептам тысячелетний рай на земле, жизнь Нао состояла из сплошных бед и трудностей. Сама она говорила о своей жизни как о существовании в «котле, кипящем на адском пламени»{240}. В 1892 г., в возрасте 65 лет, она впала в состояние транса и заявила, что ее посетил могущественный дух, наделив ее способностью излечивать боль других и давать советы по любому поводу, от житейских проблем семейной жизни до вопросов экзистенциального характера. Феноменальная популярность приходит к Омото в 1898 г., когда Нао встретилась с молодым Уэда Кисабуро. Талантливый и творческий интерпретатор религиозного учения Нао вскоре женился на ее дочери и, под именем Дэгучи Онисабуро, стал главой секты. Будучи сильной и эффектной личностью,