Встретив затем Алексея Орлова, Бенкендорф первым завел разговор:

— Выглядит хорошо, свеж и бодр. Гуляет, и книги есть. А более тебе знать не стоит. Он упорен в собственных заблуждениях. Но по физическом неучастии в событиях императору легче будет смягчить участь. Надейся, Алексей Федорович! Прошлая славная служба его немало выручит. Не сидеть же в крепости тому, кто подписал акт о капитуляции Парижа?! Нелепость! И позор на всю Европу! То-то Меттерних обрадуется.

— Но что он тебе объяснил? Как оправдывался? Чем мотивировал столь тесную связь с разбойниками?

— Зачем тебе слова, Алексей Федорович? Я соображу, как доложить. И пусть идет своим чередом. Уляжется, и выберешь момент: обратишься с просьбой к государю. А на сегодня больше чем достаточно сделано.

Бенкендорф доложил государю, и доклад походил на экономический обзор положения в России, где политике отводилось немного места. Если Михайло на допросах не ударится в амбиции, как давеча в Зимнем, по словам Левашова, то император от содеянной милости не отступит.

Наконец Пестеля привезли, арестованного в штабе графа Витгенштейна, который вызвал его в Тульчин, когда там появился Чернышев. Про сына графа Льва Витгенштейна, ротмистра Кавалергардского полка, ничего не было известно. Покойный император любил молодого ротмистра, взял с собой на конгресс в Лайбах, посылал в Лондон на коронацию короля Георга IV. Бенкендорфу чутье подсказывало, что и он вмешан. Не соблазнил ли Пестель? Полковника спрятали в тринадцатый нумер Алексеевского равелина, считавшийся особенно несчастливым. Пестеля привезли закованным в ручные кандалы. Странная смесь поблажек и оков вселяла в некоторых мысль о несерьезности происходящего и благополучном его исходе. Но вскоре получили известие о возмущении Черниговского полка и самом настоящем сражении и при Ковалевке. И повезли со всех сторон прикосновенных, кто живым остался. Сергея Муравьева-Апостола, бывшего семеновца, перевязанного — картечь в голову угодила. Его брат Ипполит пулю в лоб пустил. Словом, крови много.

Из ближних мест к середине января до одного привезли. Император велел, чтобы к концу месяца никого из прикосновенных нигде не осталось. Удалось выполнить лишь в последних числах февраля, и то Лунина доставили лишь в апреле. К взятым на поле боя при Ковалевке с оружием в руках и в других местах кровавых стычек император проявлял особую строгость. Подпоручика Полтавского пехотного полка Бестужева-Рюмина, бывшего семеновца, хорошо знакомого Бенкендорфу, тоже привезли закованным. Он ничем не любопытствовал, кроме здоровья друга своего, Сергея Муравьева-Апостола. Как безумец, спрашивал у кого только мог.

Полкового командира старооскольцев Леонтия Дубельта схватили сразу после нового года. Бенкендорф помнил его по масонским делам. Кажется, он состоял в ложе «Соединенных славян».

Получили долго ожидаемое известие, что тело покойного государя перед новым годом, поместив на специально изготовленные похоронные дроги, повезли из Таганрога через всю Малороссию в Петербург. Оставалось загадкой, когда прибудет по зимним дорогам?

Петербург переполняли слухи. Как они достигали столицы? Кем распространялись? Бенкендорф пригласил Фогеля для беседы и задал целый ряд вопросов. Какую, например, полицейскую систему он предпочитает — австрийскую или французскую? Фогель неожиданно ответил, что британскую — Scotland Yard.

— Оставьте Англию в покое, господин Фогель. Она далече от нас, и нравы там непохожие. Революционные потрясения гордых британцев какой год их обходят. А тут Риэго под носом. И Шпильберг многим ли отличается от нашей Петропавловки или Шлиссельбурга? Шпильберг ведь не срыли, как Бастилию! Князь Меттерних собственную полицию хвалит.

— Однако мне ближе в таком случае французский вариант.

И Фогель принялся рассуждать о преимуществах французской системы, которая более разграничивает политических шпионов и сыщиков, каковые, собственно, и существуют для воров и мошенников.

— Если речь идет о высшей полиции, — сказал Фогель, — то она должна преимущественно основываться на людях, вращающихся в обществе, ибо политические требования выдвигаются обычно привилегированными членами.

— А в пугачевщину? — спросил Бенкендорф.

— Крестьянские бунты не составляют исключения. Пугачев действовал по наущению немецких колонистов и при их поддержке. Первые прокламации писаны и готикой. Конечно, существует определенная связь между уголовной полицией и политической, но если политическая действует безупречно, то и возможности разбойников естественным образом ограничиваются. Так что, ваше превосходительство, надо начинать с политической полиции, то есть высшей. И упразднить громоздкий аппарат министерства и прочих ведомств, не допуская, чтобы одна полиция контролировала другую. Каждый сверчок знай свой шесток. И после нее — субсидии! На получаемые тайной полицией средства не только заговора не откроешь, но и с мошенниками не справишься. А у нас все в куче! Политическая полиция, уголовная. У посла кошелек стянули — и сразу к генерал-губернатору. Но это дело квартального и полицейского пристава. Известный вам Видок за год более семисот арестов производит с двенадцатью агентами и четыре десятка обысков с захватом украденных драгоценных вещей. А уж о генерале Савари легенды до сих пор живы. Париж при нем тихий городок. Однажды лишь вспыхнуло, да и то у него уши болели.

— Ну хорошо, господин Фогель. Вы свободны. Идите, а я подумаю.

Бенкендорф отпустил старого сотрудника Милорадовича, Фогель знал петербургские тайны, как никто. Он любил повторять по-французски:

— Тайна сохранна до тех пор, пока никому не доверишь ее.

Просто, но как верно! Кому в этом мире можно доверять? Если доверишься, то сразу в лапы и попадешь к конфиденту, и от него в зависимости до конца дней пребудешь.

Черновик проекта об учреждении высшей полиции был готов к середине января. За ним последовали соображения о создании отдельного корпуса жандармов. Одного Борисоглебского драгунского полка, превращенного в жандармский, явно недостаточно. Россия велика, и для ее спокойствия надобно покрыть территорию сетью верных государю офицеров с подчиненными подразделениями. Вот в таком соотношении должна существовать высшая полиция. И управлять всем обязано хорошее министерство, связанное с генерал-губернаторами. У Министерства внутренних дел своих забот предостаточно. Полиция, и тем более высшая полиция, с приданной жандармерией должны существовать самостоятельно.

Государь будто бы на словах соглашался, выслушивая толкование Бенкендорфа.

— Не нравится мне только Министерство полиции. Балашов его при покойном брате скомпрометировал. У Наполеона был министр полиции, у Меттерниха. Россия, мне кажется, в таком опыте не нуждается. Нужен автономный орган при императоре. И без лишней бюрократии. Впрочем, изложи разные варианты.

Наконец привезли Сержа Волконского. Этой встречи Бенкендорф особенно боялся. Душа к Волконскому давно лежала, и много они месяцев и даже лет провели в тесной дружбе. Масонство и война скрепили их навек, и теперь трудно было порвать вот так, сразу. Сколько они ночей провели в сердечных беседах! По степеням масонства в ложе «Соединенных друзей» Бенкендорф был старше. Но если Бенкендорф от масонства постепенно отходил, то Волконский, наоборот, к нему приближался, глубже и глубже погружаясь в стихию, происхождение которой до сих пор остается загадкой. Сначала Волконский совместил членство в старой ложе с членством в ложе «Сфинкс», затем сам основал ложу «Трех добродетелей», не покидая первых двух, а в ложе «Соединенных славян» состоял почетным членом. Масонство не оставлял и после грозного указа покойного императора.