* * *

Врени проснулась, когда солнце было уже высоко, хоть и не перевалило ещё за полдень. Лагерь наполнился шумом, смехом, руганью, суматохой. Она выглянула наружу. Жизнь вокруг кипела, туда-сюда сновали люди, одетые примерно так же, как и Увар давеча. Сам главарь как раз проходил мимо её шатра.

— А, — поприветствовал её Увар. — Проснулась. Завтракай и собирайся. Сегодня едем.

— Сегодня?!

— А ты как думала? Давай-давай, Нифан — это брат Иргая — поймал посланца. Серый велел передать, мол, приедет и с ним какой-то хмырь будет из благородных. Наниматель, небось.

— Клос, — сказала Врени.

— Кто?

— Клос, один из сыновей графа цур Вилтина, — пояснила цирюльница. — Муж дочери барона цур Фирмина.

Увар хохотнул.

— Вот так новость! Лет семь назад мы в Вилтине погуляли на славу.

Врени вопросительно посмотрела на наёмника. Тот кивнул.

— Да, нас там не добром должны помнить. Иди вон туда, тебе Дака поесть даст.

Врени послушно поднялась и пошла к котлу, возле которого давешняя девица в шали соскребала с котла остатки каши. Увидев Врени, она заулыбалась и пихнула цирюльнице в руки плошку.

— Ешь, — с чужим жёстким акцентом произнесла она. — Ты лекарь?

— Лекарь, лекарь, — со вздохом согласилась цирюльница, беря протянутую вслед за плошкой ложку и ломоть хлеба. Каша оказалась вкусная, со странным привкусом незнакомых трав.

— Добро, — кивнула девица.

— Добро, — согласилась Врени.

— Лошадь знаешь? — спросила Дака.

— Лечить или ехать? — осторожно уточнила цирюльница. Дака расхохоталась, открывая крепкие белые зубы.

— Лечить не умеешь? — спросила она. — Верхом сможешь?

— Плохо смогу, — призналась Врени.

— Плохо, — заявила девица. — Ехать долго. Устанешь.

Врени пожала плечами.

— Я с вами не напрашивалась.

— Следить буду, — посулила девица.

— Чтобы не сбежала? — хмуро спросила цирюльница.

Дака снова расхохоталась.

— Чтобы не свалилась! — объяснила она.

К ним подошёл Увар, задумчиво почёсывая свои волдыри.

— Наелась? — спросил он. Врени кивнула. Дака отобрала у неё пустую плошку.

— Иди, — сказала она. — Сама помою.

Врени доела хлеб и поднялась на ноги. Потом покосилась на Увара.

— Давно у тебя рожа-то такая? — спросила она.

— Чего?

От удивления наёмник захлопал белёсыми ресницами, как-то даже помолодев.

— Рожа, говорю, давно такая?

— А, не обращай внимания. К зиме заживёт.

— Оно и видно.

Врени покопалась в сумке. Тот спятивший знахарь в Латгавальде проиграл брату Полди много чего полезного.

— На, — протянула цирюльница Даке пучок трав. — Заварить сможешь?

— Сумею, — отозвалась та, подозрительно разглядывая траву.

— Ну, так сделай. Тряпка найдётся чистая?

— Найдётся.

— Ты чего, Большеногая? — нахмурился Увар.

— Время ещё есть, сам говоришь. Тряпку смочим, будешь рожу протирать.

— Да зачем это? — отпрянул наёмник.

— Затем, что на твою рожу смотреть страшно! — отрезала цирюльница. — В порядок приведёшь.

— Я тебе не девица, — рассердился наёмник, — за лицом следить!

— Какая там девица! Твоей рожей детишек пугать!

Увар хохотнул.

— Отстань, Большеногая!

— Не спорь, — вдруг вмешалась Дака. — Лекаря слушать надо. Тогда все будут слушаться.

Увар сплюнул и отошёл.

— Дел мне будто других нет, — бросил он через плечо.

Дака снова расхохоталась.

— Знаешь, что с ним? — поинтересовалась она. — Мы думали, хворь.

— Кожа слишком бледная, — коротко отозвалась Врени. — На солнце сгорает.

— Хороший лекарь, — кивнула Дака. — Фатея полечишь?

— Кто такой Фатей? — спросила цирюльница.

Дака отвернулась и звонко закричала:

— Фатей, Фатей! Иди сюда, Фатей!

На зов из-за какого шатра прибежал голый по пояс мальчишка в таких же штанах, как на Даке, но со здоровым ножом на поясе. Двигался он как-то неловко, сковано.

— Фатей, вот лекарь, — сказала Дака и добавила что-то на незнакомом языке.

Потом повернулась к цирюльнице.

— Дурной. В погреб лазил в деревне. Поймали. Спину покажи, Фатей!

Мальчишка насупился, но послушно повернулся спиной.

Цирюльница крепко выругалась. Мальчику исхлестали всю спину, не оставив ни одного чистого клочка. Кое-где раны воспалились. Другой бы на его месте еле ползал, а этот ничего, ходит.

— И ниже спины то же самое, — добавила Дака. — Фатей…

Мальчишка неловко отпрыгнул, повернулся к ним лицом и что-то сказал на незнакомом языке. Дака рассердилась.

— Совсем дурной! — закричала она. — Мужчина! Какой мужчина, когда в погреб залезть не сумеешь?! Попался, как дурак! Шапку отобрали, рубашку порвали, нож отцовский я ходила, просила, возвращать не хотели! Мужчина! Я сказала, лечись, ты лечись! Ехать надо, как в седло сядешь?!

— Брат? — спросила Врени.

Дака кивнула, откинула назад косу и свирепо уставилась на мальчика.

— Ух, я им! — посулила она. — Храбрецы какие! Детей бить, храбрецы! Погреба запирать надо! Колбасу запирать, молоко запирать, сыр запирать! Запирать самим! Да кому их погреба нужны?! Колбаса протухла, сыр течёт, горшки битые, молоко кислое!

— Эти травы завари, — прервала её Врени, кивая на пучок, который Дака продолжала держать в руках.

Девушка снова подозрительно на неё уставилась.

— Это для другой хвори! — воскликнула она. — Эти от солнца, для Увара!

Врени коротко засмеялась.

— Это чтобы кожа заживала, — пояснила она. — Неважно, от чего. Завари, дай остыть, намочи тряпку, чтобы сочилась, и осторожно протирай.

Фатей что-то резко сказал.

— Говори, чтобы она понимала, — нахмурилась Дака. И тут же сама резко заговорила. — Сам, сам! Сам спину будешь мазать? Руки назад растут?! Вижу, вижу! В погреб тайком залезть не сумел! Мужчина! Воин! А ноги из плеч торчат?!

— Полно голосить, — оборвал её снова подошедший к ним Увар. — Иди, помоги Маде и Зарене, скоро обедать, а ты даже кашу из котла не отскребла.