акмеизме // Russian Literature. № 7/8. 1974. P. 25–26; Doherty. P. 74–77; Соч III. С. 288). Отличительная форма гиперборейских заметок безусловно показательна для целей журнала и той атмосферы, в которой возникал акмеизм. Они носят характер полуинтимных, почти «домашних» утверждений «для своих» и, возможно, представляют собой образцы тех суждений о стихах, которые культивировались устно в «Цехе поэтов». В них явственно разрабатываются и применяются специфически акмеистические категории суждения, в контексте попытки создания «интегрального» подхода к стихотворному анализу: в № 1 — по отношению к уже признанным мастерам-символистам (рецензируются книги Брюсова, Бальмонта, В. Иванова, Кузмина, Балтрушайтиса и самого Гумилева); в № 2 — преимущественно в отношении «новых» акмеистов (книги Городецкого, Зенкевича, Нарбута, Ахматовой, Кузьминой-Караваевой).

При этом наличествует некоторый элемент не только «поучения» со стороны «синдиков», но и «коллективного творчества» (примечательно, что все рецензии — не подписаны, и определенно приписываются своим авторам только современными исследователями). К тому же появление этих рецензий соответствует определению «Гиперборея» как «Ежемесячника стихов и критики» (в подзаголовке), что в свою очередь отображает установку на переплетение теории и практики в изначальной концепции акмеизма (см.: Doherty Justin F. Nikolai Gumilev and the Propagation of Acmeism: «Letters on Russian Poetry» // Irish Slavonic Studies. 1992. Vol. 13. P. 124–126).

47

Гиперборей. 1912. № 1 (без подписи).

ПРП 1990, Соч III, Изб (Вече), Лекманов, ЛО (публ. А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика), Гиперборей. 1912. № 1. Репринтное воспроизведение. Л., 1990.

Автограф — архив Лозинского.

Дат.: октябрь 1912 г. — по времени выхода № 1 журнала «Гиперборей»

О К. Д. Бальмонте см. №№ 10, 28, 36, 39, 72 наст. тома и комментарии к ним. По наблюдению В. Маркова (см. комментарии к № 39 наст. тома), «Зарево Зорь» «практически игнорировалось литературной элитой, однако имело какой-то успех у широкого читателя. Это — последний из стихотворных сборников Бальмонта, который вышел вторым изданием» (Markov V. Balmont: A Reappraisal // Slavic Review. 1969. Vol. 28. № 2. P. 246).

48

Гиперборей. 1912. № 1 (без подписи).

ПРП 1990, Соч III, Изб (Вече), Лекманов, ЛО (публ. А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика), Гиперборей. 1912. № 1. Репринтное воспроизведение. Л., 1990.

Автограф, вар. — архив Лозинского.

Дат.: октябрь 1912 г. — по времени выхода № 1 журнала «Гиперборей».

О М. А. Кузмине см. №№ 5, 22, 24, 28, 36, 44, 54 наст. тома и комментарии к ним.

49

Гиперборей. 1912. № 1 (без подписи).

ПРП 1990, Соч III, Изб (Вече), Лекманов, ЛО (публ. А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика), Гиперборей. 1912. № 1. Репринтное воспроизведение. Л., 1990.

Автограф, вар. — архив Лозинского.

Дат.: октябрь 1912 г. — по времени выхода № 1 журнала «Гиперборей».

О Ю. К. Балтрушайтисе см. № 33, 38 наст. тома и комментарии к ним.

50

Аполлон. 1912. № 10.

ПРП, ПРП (Шанхай), ПРП (Р-т), СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, Лекманов.

Дат.: октябрь 1912 г. — по времени публикации.

Перевод на англ. яз. — Lapeza.

Это «Письмо о русской поэзии» появилось в «Аполлоне» в урезанном виде (вероятно — по техническим причинам): заявленные в заглавии книги Бронислава Кудиша и Михаила Левина в нем не упомянуты. Оба автора — эпизодические участники литературного процесса тех лет.

«Гуревичу Борису Абрамовичу (?) (1889–1960 (?)) принадлежал также сборник «Народу моему» (Пб., 1913). Впоследствии занимался в США вопросами международного права, выдвигался на Нобелевскую премию мира в 1957 г. О «сциентизме» (т. е. «научной поэзии») он писал в предисловии к «Вечно человеческому»: «...уже прорываются образы научного миропознания в творчестве Сюлли Прюдома, Гюйо, Верхарна, Рене Гиля, Морозова — и жажда наша создать миф науки, озарить мир горящими вечными образами его прошлого — все сильнее». Сохранился отзыв Вяч. И. Иванова о его стихах: «Отсутствие артистической культуры; непонимание поэзии как художества. Вообще условное и, конечно, недостаточное знание русского языка, лишь очень поверхностное, безусловно недостаточное. <...> Задания стилистические и ритмические не удаются в осуществлении; не вижу ни одного выдержанного стихотворения; курьезов же не оберешься» (РНБ. Ф. 304. Ед. хр. 47)» (ПРП 1990. С. 322–323). Книга «Вечно человеческое» была конфискована цензурой. Как образец его поэзии можно привести «геополитическое» ст-ние «Франция»:

Веселая страна — без Бога, без тирана,

Страна, забывшая веселой жизни пыл, —

К падению идешь ты неустанно,

И твой закатный час наивно детски мил.

Кто раздробит тебя? Сосед ли рыжеусый,

Самонадеянный рабочий ли в борьбе?..

Не знаю. Но люблю твои больные вкусы,

Твой ровный путь к намеченной судьбе.

Ты — солнце первое созвездия культуры,

Алеешь первым — раньше всех уснешь...

Но вижу... Там вдали зловещие контуры

И нам грозит безвестный нож!..

Стр. 1–6. — Начало 1910-х годов в русской литературе было ознаменован бурными выступлениями новорожденных авангардистов. Гумилев называет в их числе «Манифест сэнсэризма (Эоларфизма)» Г. П. Новицкого (автора скандально известных книг «Зажженные бездны» (1908) и «Необузданные скверны» (1909)), появившийся в 1910 г., и программу «Академии Эгопоэзии», выпущенную Игорем Северяниным в январе 1912 г. Примечательно гумилевское определение футуризма как «символизма, проникшего в толпу».

Тиняков Александр Иванович (псевд. Одинокий, 1886–1934) — поэт, публицист. Его предками были крепостные крестьяне Орловской губернии, а дед — купцом, по слухам, начинавший свое состояние разбоем. А. И. Тиняков учился в Орловской классической гимназии, но курса не окончил и, разорвав с семьей, начал жизнь «свободного художника» в надежде заработать славу «русского Бодлера» (на что по задаткам дарования вполне мог претендовать). В 1904–1910 гг. публиковался в модернистских журналах Москвы и Петербурга, избрав псевдоним по заглавию одноименного романа А. Стриндберга, много занимался самообразованием, увлекаясь самыми разнообразными темами — от ассириологии до политэкономии. Занятия «Одинокий» перемежал пребываниями в полицейских участках и лечебницах от алкоголизма. Свое творческое credo он высказал в одном из лучших ст-ний, вошедших в книгу «Треугольник» (1922):

Былинкой гибкою под ветром Я качаюсь,

Я Сириусом лью холодный свет в эфир,

И Я же — трупом пса в канаве разлагаюсь,

И юной девушкой, любя, вступаю в мир.

И все, очам людским доступные картины,

Все темы, образы и лики бытия

Во глубине своей божественно-едины

И все они во Мне, и все они — лишь Я.