А генералы были так уверены в том, что власть у них в кармане и все идет как по маслу, что всерьез вознамерились повернуть историю вспять. Они собирались утвердить “взвешенный” взгляд на прошлое и вырвать историю из лап историков. У реакционеров появилась и своя культовая фигура — Юрий Андропов. И полковник Алкснис, и Лигачев, и консерваторы всех мастей в статьях и интервью восхваляли покойного председателя КГБ и генерального секретаря за его прозорливость: он понимал необходимость научно-технических реформ и модернизации экономики. Но Андропов, добавляли они, был столпом стабильности и никогда не ставил под сомнение основы социалистического учения или строя.

Впрочем, реакционерам было бы нелегко утвердить новую историческую доктрину. Дебаты о советской истории давно вышли за рамки, очерченные Горбачевым в 1987-м. Критиковали всех вождей, не только Сталина. Запрет на критику Ленина до того ослабел, что даже такие консерваторы, как Лигачев, с торжественным видом признавали, словно на них только что снизошло откровение, что “Владимир Ильич был человеком, а не богом”. А об “альтернативах” в лице Хрущева и Бухарина говорить и вовсе перестали.

На митингах раздавались призывы к уголовному суду над КПСС и КГБ. Старорежимные лозунги разбавлялись иронией и раскаянием. “Пролетарии всех стран, простите нас!” — гласил один плакат. Либеральная интеллигенция больше не дискутировала о том, была ли 70-летняя история СССР катастрофой: обсуждались только причины этой катастрофы. Видный экономист Игорь Клямкин считал, что тон советской истории задал Ленин, развязавший красный террор и учредивший первые концлагеря. Бывший член ЦК Александр Ципко возражал, что во всем виноват марксизм.

Из всех главных событий советской истории, начиная с 1917 года, было одно, которое дольше всех воспринималось как бесспорная победа режима: Великая Отечественная война против нацистской Германии. Даже революция не занимала такого важного места в коллективном сознании советских людей.

Парады 9 мая были лишь частью культа войны. Даже в середине 1980-х практически в любой день, включив телевизор, можно было попасть на постановочный сюжет, где пожилые ветераны с медалями и орденскими колодками повествовали о Сталинградской битве школьникам, а те слушали с деланым интересом. Война была краеугольным камнем, оправданием существования режима. Когда в начале 1991 года Горбачев клялся в приверженности социализму, он говорил: да, мои деды стали жертвами репрессий, но разве я могу предать своего отца, который храбро сражался на Днепре и был ранен в Чехословакии? Горбачев вспоминал, как в 1950 году ехал из Ставрополя в Москву и смотрел из окна на разоренную, нищую страну. Разве не будет отказ от социалистических принципов предательством памяти 27 миллионов советских граждан, погибших во время войны?

Для реакционеров культ войны значил еще больше. Победа в войне оправдывала жестокие довоенные кампании коллективизации и индустриализации. Хотя эти люди уже не прославляли Сталина, по крайней мере публично, на историю они смотрели как сталинисты. Партийные пропагандисты твердили со страниц учебников и с телеэкранов, что война доказала несокрушимое могущество социалистической системы — системы, которая спасла мир! Конечно, как говорила мне сталинистка Нина Андреева, были и эксцессы, но без коллективизации “мы бы во время войны умерли от голода”, а без индустриализации “откуда бы взялись танки?”

И в 1991-м руководство армии по-прежнему финансировало исторические публикации, излагавшие официально принятую версию, и готово было поддержать важнейший для себя проект издания новой истории войны — многотомную “Великую Отечественную войну советского народа”. Это была бы уже третья со смерти Сталина многотомная история. Но Министерство обороны, отвечавшее за этот проект, отдавало себе отчет, что на сей раз, в эпоху гласности, прежний фальсификат уже невозможен. Коллективу авторов придется упоминать и о пакте Молотова — Риббентропа, и о репрессиях в армии конца 1930-х годов. Новой официальной истории придется отвечать на вопрос, почему в июне 1941 года немцы с такой легкостью вторглись в Советский Союз.

Ответственным редактором первого тома, осторожно озаглавленного “Накануне войны”, был назначен генерал Дмитрий Антонович Волкогонов. Главный военный советник Горбачева маршал Дмитрий Язов, главнокомандующий сухопутными войсками генерал Валентин Варенников и другие консервативно настроенные военачальники с этим назначением согласились, хотя и знали, что от Волкогонова не следует ожидать слишком умильного изложения старых военных сюжетов. Его биография “Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина”, опубликованная с одобрения горбачевской команды в 1988-м, стала первым объективным исследованием о Сталине автора-недиссидента. Волкогонов в свое время был директором Института военной истории и имел доступ во все главные архивы КПСС, КГБ и Министерства обороны в то время, когда в них еще никого не пускали. Логично было поручить ему такую работу. Словом, генералы были готовы увидеть текст, более критический, чем те, что дозволялись при Хрущеве и Брежневе. Но к тому, что они прочитали, они готовы не были.

В конце 1990 года авторский коллектив под руководством Волкогонова представил черновой вариант текста. В нем с научным хладнокровием сопоставлялись злодеяния Сталина и Гитлера, во всех подробностях описывались действия “репрессивного аппарата”, который по прямому указанию Сталина осуществлял уничтожение тысяч офицеров перед самой войной. Корни сталинского террора авторы обнаруживали в послереволюционном красном терроре. Они с осуждением писали о переговорах Сталина с Германией, благодаря которым Москва смогла аннексировать балтийские республики и другие важные территории. А больше всего консерваторов потряс вывод Волкогонова: Советский Союз выиграл войну почти “случайно” — не благодаря Сталину, а вопреки ему. Косвенно авторы показывали, что гибель 27 миллионов советских граждан была напрасной жертвой, что победа Советского Союза была победой одного бесчеловечного режима над другим.

Министерство обороны разослала черновую редакцию тома нескольким “рецензентам”: генералам, адмиралам, партийным чиновникам, руководителям крупнейших институтов. Возмущенная реакция последовала незамедлительно. Ахромеев в интервью реакционному “Военно-историческому журналу” назвал Волкогонова предателем.

“Если бы Волкогонов опубликовал свою работу, где уже в первом томе он встал на очевидно ложную позицию, это принесло бы огромный вред, и не только истории, — сказал Ахромеев. — Ложь о войне и раньше использовали для ослабления единства нашего союза и приверженности социалистическому выбору, для постоянной клеветы на коммунистическую партию. Этого допустить нельзя”. О Волкогонове Ахромеев позднее говорил как об антикоммунистическом “перевертыше”, который служит одному господину: такому же “воинствующему антикоммунисту”, президенту России Борису Ельцину.

Разгром только начинался. 7 марта в стильном конференц-зале Министерства обороны собрались 57 генералов, чиновников ЦК и официозных ученых для обсуждения работы Волкогонова. Заседание открыл заместитель председателя Главной редакционной комиссии генерал армии К. А. Кочетов. Он напомнил собравшимся, что, “когда изначально обсуждалась идея десятитомного труда, все согласились с тем, что движущей силой (в войне) был советский народ, Советская армия, труженики, весь народ под руководством партии. Но сегодня в угоду конъюнктурным интересам партию поносят и винят во всех смертных грехах. Виноватым оказался и народ!.. Многие рецензенты задавали один и тот же вопрос: «Если перед войной все было так плохо, как же мы победили?»”.