– Сделаем, государь. – Басманов поклонился сначала царю, потом Ксении и мягко указал рукой на дверь, приглашая ее следовать за ним.

* * *

Пришло известие от пана Мнишека: сандомирский воевода не спешил в Москву, жаловался на нехватку средств для долгой поездки с дочерью, благодарил за подарки и просил прислать еще денег. Димитрий, и так уже изрядно потрепавший царскую казну, отправил новое посольство во главе с дьяком Афанасием Власьевым. Царь всерьез опасался, что невеста может выйти замуж за другого, поэтому поручил дьяку организовать в Польше обручение с Мариной, где Власьев представлял бы его, Димитрия.

Ближние бояре качали головами, когда он заговаривал о женитьбе на полячке. Все, как и Басманов, считали ее происхождение слишком низким и, главное, не хотели и думать, что царицей московской станет католичка.

В ожидании Марины жизнь шла своим чередом. Днем Димитрий присутствовал в думе, писал указы, гулял по городу, общаясь с торговцами, ремесленниками, землепашцами, слободскими и посадскими.

Вечером же, питая слабость к роскоши, наряжался в пышные польские или русские одежды и устраивал празднества, причем не стеснялся пировать даже в пост, когда православным положено было мало есть и молиться. Димитрий искренне считал, что его царская воля выше набожности и любых традиций.

* * *

В один из сентябрьских дней Димитрий пришел в палаты Ксении. Он застал ее за рукоделием: она вышивала жемчугом и тихонько напевала. Завидев царя, испуганно вскочила и отбежала в угол, закрыв лицо руками.

– Ну вот, – притворно вздохнул Димитрий, – опять напужалась. Сказывал же, тебе нечего сторожиться. Ну чего ты, княжна? Иди, сядь вот здесь, подле меня.

Девушка покорно подошла и села на лавку рядом с царем.

– Ну как тебе здесь?

Молчание.

– Княжна?

Она едва заметно кивнула, что должно было означать «хорошо».

– Вот и ладно, – улыбнулся Димитрий. – А меня ты не бойся, разве ж я зверь какой?

Ксения сидела не двигаясь, словно каменная. Царь принялся рассказывать забавный казус, случившийся на заседании думы, и она, казалось, заслушалась, слегка повела плечами и даже пару раз взглянула на него. Обрадованный Димитрий, не переставая говорить, словно случайно взял ее за руку, и в ту же секунду девушка вскочила и снова забилась в угол. Он в сердцах плюнул и вышел вон.

Еще трижды приходил Димитрий к Ксении, стараясь ее разговорить. Всякий раз при ней была мамка, которую он тотчас отсылал, но рассеять ужас, сковывавший девушку при виде него, ему не удавалось. Постепенно царь начал терять терпение и злиться. «Да что же это? – в ярости думал он. – Я, человек, которому покорилась огромная страна, не могу подчинить своевольную девицу?!» Он снова и снова пытался найти слова, пытаясь пробиться к ее сердцу, но ничего не помогало. Девушка смертельно боялась его и при малейшей попытке Димитрия до нее дотронуться испуганно жалась к стене. Ее сопротивление заводило и раздражало его. Наконец, не выдержав, он рявкнул:

– Ты меня злить не смей! Моя воля царская, захочу – силком возьму!

Ксения съежилась, сжалась в комочек, но промолчала. Димитрий перевел дух и строго сказал:

– Видит бог, я хотел по-доброму. В следующий раз, надеюсь, ты будешь со мной поласковее. А нет – так не обессудь. Ты мне по сердцу, и боле я ждать не намерен.

* * *

Папа римский прислал в Москву посла – графа Александра Рангони, которому дано было задание тайно встретиться с царем наедине и убедить его ввести в Московии католичество. Димитрий с посланником встретился, но вопрос об объединении церквей ловко обошел, а вместо этого передал папе грамоту, в которой описывал свой план по совместному походу христианских государей на Османскую империю и просил содействия в этом вопросе.

Начать поход на турок Димитрий планировал с захвата Азова, крепости в устье Дона, закрывавшей Руси выход к Азовскому морю. Готовясь к войне, царь приказал отливать на Пушечном дворе ружья и мортиры, а для тренировки велел возвести недалеко от Москвы небольшие крепости с земляными валами. Он поставил поляков обучать стрельцов искусству осады и штурма и сам не раз помогал им, воодушевляя своим примером.

* * *

Басманов, который полюбил Димитрия как сына, с беспокойством видел растущее среди бояр недовольство. Он помнил, как равнодушно царь относился к его предостережениям, но все же решил еще раз попробовать его вразумить. Когда Димитрий закончил диктовать очередные указы и Бучинский вышел, Петр осторожно сказал:

– Не гневайся, государь, но скажу тебе как на духу – бояре тобой недовольны.

– Что такое? – поднял брови Димитрий.

– Телятину к ужину требуешь, а ведь мы ее не едим, ибо яство это грешное. За стол с музыкой, а не с молитвой садишься. Сам ходишь во всем европейском, русскую охрану прогнал и веришь лишь полякам, да и они же в твоих тайных министрах ходят, а наших ты туда не берешь.

– И что же? – надменно спросил царь.

– А то, государь, – бесстрашно ответил Басманов, хотя видел, что приближается гроза, – что все это не по-нашему, бояр раздражает и лишь множит слухи о твоей незаконности. Почто тебе это? Ну делай, как все другие цари, и не будет ни у кого причины хулить тебя.

Димитрий глубоко вздохнул, призывая себя к терпению, сел рядом с Петром и заговорил спокойно и поучительно, как с ребенком:

– Пойми ты, милый мой Басманов, что я именно так и делаю. Ведь, по сути, чем другие цари занимались? Творили, что бог на душу положит, и как считали нужным, так Русью и правили. И в этом я ни от отца, ни от других государей не отличаюсь. Просто время сейчас уже другое, понимаешь? Хватит сидеть на печи да за дедовы традиции держаться. Вон, в Кракове уж лет тридцать как канализация существует, а мы все во двор до ветру ходим. Я ж хочу, чтоб у русских все самое лучшее было, самое современное или, по крайней мере, не плоше, чем во всей Европе.

– И потому бояр да духовенство поносишь да срамишь?

– Ну бояре наши только спать горазды: и ходят, и говорят – медленно, точно во сне. И дела толком не решают, все спорят друг с другом. Презирают Польшу – а ведь сами рядом с панами точно медведи неотесанные. А про монахов мне и не сказывай, не люблю их, дармоедов. Одни слова: там молись, здесь святой водой кропи, а сами под монастыри полстраны забрали да деньги с земель и слобод хапают.

– Ох, государь, да видано ль, чтоб царь про церковников такие слова сказывал? Они ж за православие радеют. Ты вот иезуитов привечаешь, позволяешь им на нашей земле служить латинскую обедню. А твои поляки… Вон, хоть Бучинского возьми – лютеранин.

– Да какое различие, Басманов?! Ну что ты на меня так смотришь? Все одному Богу поклоняются, все христиане, а православный ли, католик ли, протестант – только обряды разнятся. Слыхал ты про ночь Варфоломееву в Париже? Сколь там народу перерезали только потому, что к этим вот различиям маленьким внимания было много. И только теперича там мир установился, когда пришел на трон Генрих Наваррский и разрешил всем верить и молиться, кому как кажется правильным. Вот и я так хочу.