В сущности, именно международная обстановка и привела к этому мертворожденному союзу. Пусть даже в 1516 и 1519 годах Хайреддину удалось выстоять в двух морских кампаниях, направленных против Алжира (в чем немало помогла стихия), местные перестали его поддерживать, когда умер старший брат. В 1520 году Хайреддин отступит из Алжира к Джиджелю, и еще нескоро сумеет вернуться и утвердиться за счет сухопутных и морских кампаний. В 1521–1522 годах он завоюет Эль-Кул, Константину и Аннабу, к нему присоединятся такие известные корсары, как Айдын и Синан, и в конце концов Алжир будет отвоеван. Возможно, это помогло восстановить контроль, но и Габсбурги, и Османы на тот момент уже столкнулись с иными проблемами.

События 1529–1533 годов вновь вернут корсаров в орбиту имперских столиц. Разрушение испанской крепости на крошечном островке напротив порта не просто спасет Алжир от постоянной угрозы, но и откроет дорогу к будущему города как корсарского центра. Обороне порта способствовал и мол, соединивший островок с берегом. В том же году Айдын-реис нанес тяжелое поражение испанскому флоту адмирала Родриго де Портуондо, идущему из Генуи. Об этом событии говорили очень многие, и оно засвидетельствовало готовность корсаров к войне. Тогда габсбургские адмиралы, поздно заметившие опасность, отправят Андреа Дориа в Шершель, но его кампания завершится неудачей.

Османы уделяли внимание прежде всего войне в Центральной Европе и недостаточной боеспособности собственных военно-морских сил. Сразу же после сражения у Мохача (1526) Венгрия превратилась в область соперничества Османов и Габсбургов, и две империи безрезультатно пытались победить друг друга. Несмотря на то что Османам удалось посадить на венгерский трон своего претендента Заполью, их попытки завоевать Вену и поднять восстание протестантов, проникнув в Германию, окончились ничем. Кроме того, в 1532 году габсбургский флот завоевал Корони и Патры, подтвердив слабость османского командования и корабельных технологий. Не зря один из визирей эпохи Лютфи-паши критиковал Ахмеда-пашу, не сумевшего разбить осаду, вовремя поспев на помощь[1773]: «Однако тот владелец питейных домов, кого назначили предводителем и защитником, предался сладкому вину, не снарядил корабли, испортил их из-за глупости, а сам возвратился в Исламбол (одно из османских названий Стамбула). Оттого с неверными было некому биться, так и случилось неизбежное»[1774].

Когда неприятель захватил стратегический порт в регионе с многочисленным христианским населением, Османы начали действовать. Пришла пора обратиться за помощью к давним друзьям и выступить против общего врага. В ту пору в Центральной Европе окончилась война и планировался поход на Восток. Хайреддина вызвали в Стамбул и назначили бейлербеем Алжира – вилайета, созданного из прибрежных санджаков как для него самого, так и для его команды. В его же подчинение перешли Терсане-и Амире (имперское адмиралтейство Стамбула) и сам Донанма-йи Хумаюн (султанский флот).

Теперь подробнее рассмотрим, чего ожидала каждая из сторон от сотрудничества. Прежде всего обратим взор к Стамбулу. Для того чтобы союз Дерсаадет с французами обрел смысл, следовало перенести соперничество Османов и Габсбургов в Западное Средиземноморье. Если задуматься над масштабом операций, совершаемых на чектири – главных военных кораблях того периода, – то несложно понять, насколько нуждались Османы и в корсарском опыте, и в североафриканских портах, чтобы провести кампании в Тирренском, Лигурийском и Балеарском морях. То, как много здесь значила логистика, несложно понять по принимаемым решениям: как только Хайреддин стал капуданом, он тут же напал на Тунис, расположенный у самой Сицилии, «житницы» Габсбургов; к тому же Османы прилагали немало усилий для захвата Мальты, способной стать лишь стратегическим перевалочным пунктом, но не центром производства.

Опять-таки, из-за ограниченной вместимости галер опыт корсаров стал особо важен во время операций, совершаемых на берегах империи Габсбургов. Согласно «Газавату», Османы позвали Хайреддина и его гази в Стамбул, сказав, что он «человек решительный, знающий испанские края и сведущий в морском деле»[1775]. Венецианские байло, пристально наблюдая за делами Терсане-и Амире, в свою очередь указывают и на технический вклад корсаров в османское мореплавание. Антонио Эриццо откровенно рассказывает, что корсарские кальетэ находятся в лучшем состоянии, нежели галеры во флоте, а их экипажи искуснее[1776]. Тридцать пять лет спустя о подобном говорил и Маттео Зане[1777]. В 1583 году другой байло заявит перед венецианским сенатом, что турки вовсе не умеют выходить в море на галерах. Но все изменилось с появлением корсаров. Если прежде все суда в адмиралтействе строились с изъянами, то после того, как Улуджа Али назначили на пост капудан-ы дерья, корабли начали делать в точности так, как на Arsenale[1778] – без малейших дефектов[1779]. Напоследок обратимся к тому, кто видел Алжир собственными глазами. Марокканский посол Аль-Тамагрути, минуя этот город по пути в Стамбул, тоже рассказывал, что здешние реисы во сто крат превосходят неопытных и небрежных стамбульцев[1780].

Даже когда на посту капудан-ы дерья находился выходец из Эндеруна, на его решения во время критических военных ситуаций не раз влияли опытные корсары. В 1552 году, когда флот находился в Тирренском море, Синан-паша, обязанный званием капудан-ы дерья скорее старшему брату, великому визирю, нежели искусности в мореплавании, совершил удачное нападение на габсбургский флот, которым командовал Андреа Дориа. Тем не менее и здесь Синан-паша был должником исключительно опытного Тургуда: прислушавшись к совету, он устроил врагу засаду возле островов Понца и Пальмарола[1781]. Согласно же Катибу Челеби, «падишах, покровитель мира… повелевая, предостерегал и наставлял» Сердара Мустафу-пашу и капудан-ы дерья Пияле-пашу и говорил им о том, что «Тургуд-паша прекрасно осведомлен обо всех делах острова Мальта, хорошо знает места окопов и осады; поэтому берегитесь, не прекословьте ему»[1782]. Этот полиглот[1783], османский интеллектуал, в другом месте своего произведения откровенно предостерегает, чтобы капудан не «следовал… своим воззрениям», если только он не избран из среды корсаров, и к ним «прислушивался в морских делах и военных вопросах». И разве «не раскаивался тот, кто поступал по-своему»?[1784]