хотела опять слиться с растениями — и не смогла, ибо я её не пустил. Прищурившись, она сделала шаг в мою сторону, но тут на пути у неё встала Васевна.

Когда-то давно,

Когда мы были ещё только дети,

Мы ничего не желали,

Потому что весь мир был наш...

Друг, помнишь, мы были молоды?

Мы тогда знали ответы на все вопросы,

Друг, помнишь, мы были счастливы?

Наша сила была в каждом дне.

Снизу поднималось что-то большое, что-то тяжёлое, что-то, желающее смерти моему городу, — я набрал воздуха в грудь и повёл мелодию ещё дальше, ещё выше, ещё звончее — вниз с обрыва, навстречу врагу, зная, что остальных голосов достаточно, чтобы закончить начатое на площади: некоторые из деревьев уже пылали, под другими проседала земля.

Мелисса склонила набок прекрасную голову Димеоны.

— Умертвие, тебе помочь упокоиться? — спросила она её губами.

Друг, помнишь, как мы были молоды,

Взлетая в прекрасное синее небо?

Друг, помнишь, мы были счастливы,

И ветер пел только нам?

Друг мой, мы с тобой живы,

Потому что мы — дети Бога.

Друг мой, мы с тобой вечны,

Потому что иначе нельзя.

Прозрачная преграда расползалась вокруг утёса. Кое-где в неё уже упирались мохнатые лапы леса, тянувшиеся из бездны, — барьер пока был тонким, но он станет прочнее, я знал это. На полуразрушенный балкон, наконец, выходили хористы из второго состава. Защитники города, не занятые в песне, теснили зелёные насаждения — ход битвы переломился, и теперь сила была на их стороне.

Из-под пальцев друидки брызнули янтарные искры, ударил сноп света. Василиса закрылась руками, но даже с того места, где я стоял, было видно, как ей тяжело: кожа её, закрытая вуалью и плотной тканью, шла паром и чёрным дымом, пальцы дрожали. К счастью, Мелисса не могла долго держать руну — к месту стычки уже спешили оставшиеся в живых стражники.

Поднимись, поднимись же, о, друг мой,

Поднимись со мной в синее небо,

Выше, выше, до самого края,

До самых звёзд и планет.

Нам с тобой вновь светит солнце,

Нам с тобой вновь поёт ветер.

Поднимись, друг, мы свободны,

Потому что мы всё ещё дети.

Поднимись, друг, мы живы,

Потому что по-прежнему любим.

Поднимись, друг, мы любим,

Потому что иначе нельзя.

Впоследствии меня часто спрашивали, что заставило меня в тот момент изменить своей любимой друидке, приняв сторону защитников города. На это я всякий раз отвечал, что никого не предавал: то, что Димеона в этом бою была на стороне эльфов, я знал совершенно точно, а той, что так бесцеремонно вошла в её тело, я, и в самом деле, не слишком-то сопереживал. Поэтому, когда я увидел, что теперь уже Василиса наседает на жрицу, обнажив когти и нанося удар за ударом, я лишь запрокинул голову и запел ещё громче.

Друг, летим же — навстречу солнцу,

Навстречу ветру,

Навстречу синему небу.

Друг мой, летим же,

Оставим землю,

Ведь целый мир теперь наш!

Друг мой, летим же,

Летим в свободное чистое небо!

Друг мой, летим же,

Летим высоко, летим выше, чем можем спеть!

Друг мой, летим же —

Это наша с тобою победа.

Друг мой, мы с тобой счастливы,

Потому что по-прежнему любим.

Друг мой, мы с тобой любим,

Потому что иначе нельзя.

Второй состав, наконец, принял вахту: дирижёр уже вовсю размахивал палочкой, и звонкие эльфийские голоса мощным потоком изливались на город. Замолкали маги и лучники, выдохшиеся, но счастливые — эльфийская песня уже неслась дальше без их участия. Уплотнялся барьер, сдерживающий давление карабкающегося по скалам вверх леса, догорали на площади гигантские деревья и наполненные ядом цветы, а в вышине уже разворачивался переливающийся радужными разводами купол. Наконец, смолк и я — уставший, но крайне довольный собой. Со стороны города прибывали новые стражники — похоже, эльфы дождались подкрепления.

На краю площади Василиса теснила Мелиссу — лицо той выражало