* * *

В июле 1524 года Климент VII официально предложил графу стать нунцием Святого престола при мадридском дворе Карла V. Маркиз Федерико отпустил Бальдассаре без возражений: иметь своего верного человека рядом с повелителем большей части Европы было, во всяком случае, не менее выгодно, чем держать его в Риме.

«Пишу вашей милости с некоторым беспокойством, опасаясь расстроить вас одним делом, которое, впрочем, мне не кажется стоящим досады, – писал Бальдассаре 4 августа из Рима мадонне Луидже, которой предстояло вновь расстаться с сыном на целые годы; но ни сын, ни мать не знали, что расстаются уже навсегда. – Прошу вас хорошо рассмотреть это дело и поверить, что Господь Бог наш привел меня к нему ради моего же блага, по многим причинам, о которых я вам расскажу, когда мы увидимся. Надеюсь, это произойдет скоро. Его святейшество задумал послать меня в Испанию к императору для переговоров о всеобщем мире между христианами. Я не хотел соглашаться, не узнав, как рассудит об этом наш государь маркиз. Его светлость написал папе, что очень доволен. Итак, я принял это назначение в надежде заслужить и милость в очах Бога, и похвалу и честь от людей, и, может быть, принести немалую пользу»[52].

7 октября Кастильоне выехал из Рима, направившись сначала в Лорето, чтобы помолиться Богородице о благополучном путешествии, а оттуда – в Мантую, чтобы проститься с матерью и детьми.

Тем временем король Франциск I, успешно отбив попытку вторжения императорской армии в Прованс, перешел Альпы и вторгся в пределы Ломбардии. С первых дней его наступления папа стал стремительно склоняться на французскую сторону. Прибывшие в Рим королевские послы предложили ему города Парму и Пьяченцу взамен за предоставление французской армии беспрепятственного прохода к границе Неаполитанского королевства, которое Франциск надеялся отвоевать у Испании. 12 декабря папа согласился на предъявленные ему условия, подписав секретный сепаратный мир с Францией и продолжая в то же время уверять императорского посланника герцога Сессу в своей верности прежним договоренностям с Карлом V. Наконец 5 января о союзе между понтификом и королем Франциском было объявлено публично.

Можно представить себе отчаяние Кастильоне, когда по пути своего следования в Испанию в каждом новом городе он, полномочный посол папы, узнавал о резких поворотах в политике Ватикана, в которые его никто не посвящал, но ему предстояло давать в них объяснение перед императором – теперь уже не союзником, но врагом!

Пройдя через земли юга Франции, к началу февраля посольство достигло испанской границы. 9 февраля Кастильоне был в Барселоне, а 24-го писал в папскую канцелярию из Сарагосы, прося инструкций и сообщая о всеобщем негодовании, с которой встречают в Испании обескураживающие новости из Рима. Предстояла теперь двухнедельная дорога до Мадрида. На этом последнем отрезке пути графа настигла новая весть из Италии: 24 февраля, в день рождения императора Карла, его войско, находившееся в Ломбардии в самом затруднительном положении, неожиданно и отчаянно атаковало лагерь французов, осаждавших Павию. Результат был ошеломляющим: погибли лучшие французские военачальники, а сам король взят в плен. Война была проиграна в одном-единственном бою. Героем дня стал полководец императорского войска маркиз Фернандо д’Авалос, муж поэтессы Виттории Колонна.

Вечером 11 марта посольство въехало в Мадрид, а наутро император Карл уже принял папского нунция в своем дворце. Кастильоне приходилось совершенно безнадежно оправдывать перед ним папу. Император был безупречно вежлив, говоря о понтифике, но Кастильоне остался в большом беспокойстве относительно возможных последствий, о чем и писал в Рим тем из кардиналов, на чью поддержку мог рассчитывать. Но вокруг папы была по-прежнему сильна профранцузская партия, не обескураженная ни разгромом при Павии, ни даже пленением Франциска I. Одним из столпов этой партии был старый товарищ Кастильоне по годам, проведенным в Урбино, а к тому же родственник – Лудовико да Каносса, ныне епископ Байё.

В июне того же года в Испанию был привезен венценосный пленник – Франциск I. Он прожил здесь более полугода, окруженный роскошью и почестями, на которые не скупился Карл V, склоняя короля к подписанию мирного договора. Наконец Франциск, принеся клятву на Евангелии, отказался от притязаний на какие-либо государства и земли в Италии, уступил Империи Бургундию и Фландрию и, в довершение всего, дал обещание жениться на сестре Карла V, португальской королеве Элеоноре. После всего этого роскошно обставленного унижения Франциск был с почетом отпущен.

Все это произвело мрачное впечатление на итальянцев, находившихся при дворе Карла, – как послов итальянских государств, так и их соотечественников, занимавших при императоре важные посты, – в первую очередь на великого канцлера Меркурино да Гаттинара, одного из главных идеологов и инженеров имперской внешней политики. Гаттинара был вдохновлен идеей всемирной монархии, некогда провозглашенной Данте; служение имперскому величию было формой его искреннего итальянского патриотизма. В подчинении единому иерархическому началу он видел спасение своей страны, но в его планы отнюдь не входил слом всей ее традиционной политической системы. А именно это и угрожало Италии в случае значительного ослабления Франции. При отсутствии сильного противовеса император уже не нуждался бы в итальянских князьях как в союзниках; он сделал бы их рабами. У всех на глазах была печальная судьба Неаполя: самое крупное из итальянских государств было низведено испанцами до положения завоеванной провинции. Представители королевской династии жили, как птицы в золотой клетке; иные из них, в удобное для новых хозяев время, при туманных обстоятельствах умирали, другим навязывали брачные союзы, неспособные произвести потомство.

Не мог не предвидеть такого развития событий и Кастильоне. Но, органически неспособный к двурушничеству, он всегда располагал себя к доверию партнеру, вызывая обоюдное доверие к себе. Такая линия была избрана им и в отношении Карла V. То, что Папская курия пыталась интриговать между великими державами, раздавая и Империи, и Франции тайные обещания и открыто склоняясь каждый раз на сторону грубой военной силы, Кастильоне возмущало как поведение не только безнравственное и провокационное, но и в высшей степени недальновидное: любой из двух соперников, уличив папу в нарушении принятых обязательств и в сговоре с противной стороной, был вправе покарать его как предателя. И жертвой этой кары могло стать население Рима и всего Папского государства.

* * *

В октябре 1525 года в Испании стало известно о заговоре, направляемом папой Климентом, с целью вырвать Неаполитанское королевство из рук императора. Предложение возглавить выступление и получить неаполитанскую корону было тайно сделано главнокомандующему имперскими войсками в Ломбардии, герою Павии, Фернандо д’Авалосу. Тот выдал заговорщиков, объявив обо всем своему государю. Папа очередной раз показал себя врагом императора, причем врагом неискусным, незадачливым, недальновидным.

В декабре Кастильоне написал понтифику длинное личное письмо (обычно он писал его секретарям), в котором сквозь все ритуальные выражения преданности прорывалось настоящее отчаяние.