– Поэты пишут не только о красоте. Порой они пишут о горе, о зле, что совершается в мире.

– Да, но ведь даже плохое можно даже описать прекрасными словами!

Рен вздохнул, провел рукой по волосам.

– Пожалуй, это не тот случай. – Он решительно сел. – Давай осмотрим твою ногу, Келси.

Я неуверенно затрясла головой:

– Может, подождем до возвращения?

– Мы не знаем, когда вернемся, а предупредить заражение нужно уже сейчас.

Я тут же начала хватать ртом воздух.

– Я… я не могу.

Его лицо смягчилось:

– Тебе и не нужно смотреть. Давай ты расскажешь мне какую-нибудь сказку, пока я буду снимать бинты.

– Я… я забыла все сказки, Рен. Что, если у меня нога отвалилась? И остался только обрубок?

– Ты можешь пошевелить пальцами?

– Да. То есть мне кажется, что могу, но вдруг это фантомные ощущения? Я не хочу быть безногой!

– Если это случится, мы что-нибудь придумаем. Главное, что ты жива.

– Но ведь я никогда не смогу нормально ходить. У меня не будет нормальной жизни. Я на всю жизнь останусь калекой.

– Это неважно.

– Как это неважно? Как ты можешь говорить такое? Ведь тогда я не смогу помочь вам закончить поиски! И не смогу… – Я осеклась и замолчала.

Рен посмотрел на меня:

– Что ты не сможешь?

Я залилась краской:

– Выйти замуж и иметь детей! Я не смогу уследить за своими ребятишками… Мой муж будет меня стыдиться. Если, конечно, найдется кто-то, кто захочет взять меня замуж.

Рен смотрел на меня так, словно видел впервые:

– Это все? Больше никаких страхов не осталось?

– Кажется нет.

– То есть ты боишься, что не будешь привлекательной и не сможешь в полной мере исполнить свои обязанности?

Я кивнула.

– Пожалуй, меня нельзя назвать нормальным в полном смысле этого слова, но за десятилетия жизни в цирке я понял, что пресловутая нормальность – это иллюзия. Какое значение имеют стандарты нормы, если большая часть человечества не может и никогда не сможет им соответствовать? Что же касается второго твоего страха, то муж, стыдящийся своей жены, недостоин ее. И я лично сделаю все для того, чтобы такой человек к тебе не приближался. Теперь о твоем страхе утратить привлекательность для мужчин. Даю тебе слово, что даже если бы ты потеряла обе ноги, для меня ты осталась бы самой красивой и желанной женщиной на свете. – Он улыбнулся, а я съежилась. – Ну а за детей, как тебе известно, отвечают оба родителя. Ты и твой муж сумеете распределить обязанности так, чтобы вам обоим было удобно.

– Но ведь я буду для него обузой!

– Не будешь. Ты облегчишь его бремя, потому что будешь любить его.

– Он будет возить меня в инвалидном кресле, как старую бабку!

– Он будет каждую ночь на руках относить тебя в постель.

– Я вижу, ты твердо решил помешать мне упиваться своими горестями!

– Именно. Так я могу взглянуть на твою ногу?

– Да сколько угодно!

Он улыбнулся:

– Отлично. А теперь не дергайся.

Рен приказал Шарфу аккуратно снять с моей ноги пропитанную кровью повязку и приготовить чистые мягкие салфетки. У Ожерелья он попросил тазик с теплой водой. Первым делом из-под бинтов показались пальцы моей ноги, и я обрадовалась, убедившись, что они выглядят розовыми и здоровыми. Но когда все бинты были сняты, я зажмурилась и отвернулась. Рен не произнес ни слова, он обмакнул салфетку в воду и начал протирать мою ногу. Судя по ощущениям, нога была на месте, но я все равно не решалась на нее взглянуть.

– Рен, поговори со мной, – с усилием попросила я. – Отвлеки меня, пожалуйста.

Он задрал повыше подол моей некогда красивой, но теперь задубевшей от соли юбки и стал бережно протирать мое колено.

– Хорошо. Я недавно написал стихотворение. Это подойдет?

Я молча кивнула и заскулила, когда он коснулся больного места.

– Называется «Запертое сердце».

Рен стал читать стихотворение, и его теплый голос обволок меня, утешая и успокаивая, как умел только он один.

Разве запертое сердце ослабело?

Нет! Оно бьется еще горячее.

Оно живет,

Замкнутое не замками и решетками,

Но твердой рукой хозяина.

Он сокрушил свое разбитое сердце,

Смял его,

Усмирил, сделал покорным,

Силой воли заставил утихнуть,

Но оно продолжает рваться прочь.

Дикое, необузданное,

Оно может найти покой

Только в джунглях.

Там, где будет свободным,

Там, где оно дома.

Там ждет его мир,

Там найдет оно утешение

В зеленых объятиях леса.

Но дорога в джунгли не проторена.

И тигр мечется,

Кружит по клетке,

Все смотрит,

Выжидая момент,

Когда непокорное сердце

Выпустят на свободу.

Наконец Рен выжал салфетку.

– Теперь можешь взглянуть, если хочешь. Все будет замечательно.

Я приоткрыла глаза и скосила их на свою белую длинную ногу. Тонкий розовый шрам тянулся от колена до щиколотки. Рен легко дотронулся до него, провел пальцами по всей длине. Я поежилась.

Видимо, он неправильно истолковал мою реакцию:

– Неужели больно?! С виду совсем не плохо.

– Нет, не больно. Просто немного щиплет.

Рен кивнул, взял мою икру в руки, несильно сжал.

– Нет, определенно неплохо! – обрадовалась я. – Наверное, когда заживет, можно будет помассировать как следует.

– Только попроси.

Я дотронулась до его руки.

– Спасибо. Я… твое стихотворение… оно прекрасно!

– Всегда к твоим услугам, – улыбнулся Рен. – И спасибо на добром слове, ди ке дадкан.

Погрустнев, я придвинулась к нему ближе, положила ладонь ему на сердце.

– Это ведь стихотворение не о Локеше, не о цирке и не о потере памяти, да?

– Нет, оно не об этом, – тихо ответил Рен. Он накрыл мою руку своей, прижал крепче.

Слеза скатилась по моей щеке.

– Рен, я…

Тут Кишан заворчал, что солнце уже высоко и светит ему прямо в глаза. Сев, он потер заспанные глаза и придвинулся ближе. Потом с довольным урчанием он обнял меня за талию и уложил себе на грудь.

– Осторожнее! – прикрикнул на него Рен.