разве можете вы себе представить, что эти прекрасные строки вышли из-под пера не просто отважного фронтового корреспондента, живого свидетеля важнейших сражений Первой мировой войны на русском фронте, часто рисковавшего собственной жизнью, но и кадрового сотрудника английских спецслужб, а также умелого контрабандиста — перевозчика бриллиантов для большевиков и спонсируемых из Москвы Коминтерном компартий за рубежом. Рэнсом уехал из России в 1919 г., ненадолго съездил в Лондон, а затем вновь появился в качестве корреспондента газеты «Манчестер гардиан» в Ревеле и Риге. Вот через него-то эстонцы и предложили тайно Советам перемирие.

Вполне допускаю, что действовать именно через Рэнсома, установленного ЧК в качестве сотрудника британской МИ-6, эстонцам предложила шведская контрразведка, которая давно за ним следила. И привлек ее внимание Рэнсом, скорее всего, потому, что еще в 1918 г. активно «дружил» с А. Л. Шейнманом, советским финансовым атташе в Стокгольме.

Надо сказать, и в Швеции Рэнсом, верно, появился не без содействия Ллойд-Джорджа. 3 декабря 1917 г. он встречается в Лондоне с постоянным помощником министра иностранных дел Робертом Сесилом. По воспоминаниям самого Рэнсома, разговор шел о России, где все, как сказал ему Сесил, «рухнуло, спровоцировав хаос». Помощник главы МИД спросил у Рэнсома совета, что следует предпринять в отношении России? Рэнсом якобы ответил, что, находясь в Лондоне, не может дать дельный совет, продираясь «сквозь весь этот туман слухов… пока не увидит собственными глазами, что в данный момент там происходит». Сесил отреагировал незамедлительно и помог Рэнсому добраться «до Стокгольма, доверив ему доставку дипломатической почты в находящееся там посольство». В условиях войны это было немало, ибо обеспечивало свободный проезд и помощь со стороны британского флота и союзных военных властей. Ну, а что касается установления контакта с большевиками, то это совсем просто. Британская разведка организовала Рэнсому рекомендательное письмо от «близкого друга Ленина» Федора Ротштейна[1357]. Не поверить таким «надежным» рекомендациям большевики не могли.

Шведы, скорее всего, тоже были уверены, что за «дружбой» Шейнмана и британского журналиста стоит нечто большее, чем совместный бизнес в сфере валютных спекуляций и торговли переправлявшимися из России контрабандой бриллиантами. В пользу этой версии свидетельствует и тот факт, что Рэнсом имел прямой выход на Ленина и Троцкого. Для прикрытия своей заинтересованности он писал пробольшевистские статьи, а Ленин лично отзывался о нем как о ценном источнике информации. Рэнсом прославился и буквально приобрел мировую известность благодаря своему интервью с Лениным[1358].

Рэнсом настолько сблизился с большевиками, что у его кураторов в британских спецслужбах даже зародились подозрения, не двойной ли он агент. Хотя, как пишет его биограф Роналд Чамберс в своей книге «Последний англичанин: Двойная жизнь Артура Рэнсома», «нет никаких доказательств, что Рэнсом когда-либо передавал секретную информацию большевикам»[1359]. Скорее всего, дело ограничивалось обсуждением политических взглядов того или иного министра в британском кабинете, а также публикацией корреспонденций, благосклонных к политике большевиков[1360]. Возможно, именно по этой причине шведские власти в 1919 г. предпочли выслать из Швеции Шейнмана и Рэнсома одновременно в числе группы, как они утверждали, «пробольшевистски настроенных» англичан и совработников[1361].

Что же касается Льва Троцкого, чье слово в то время пользовалось огромным весом при определении политики большевиков, то Рэнсом буквально читал документы с его стола. Евгения Петровна Шелепина[1362] — личный секретарь и доверенное лицо Троцкого — длительное время была его любовницей.

Ллойд-Джордж и Рэнсом недолюбливали друг друга, но премьер признавал, что у короны нет лучшего разведчика в России, чем этот неуживчивый журналист, имевший прямой доступ к Ленину и получавший важнейшие секретные документы со стола самого Троцкого. Несмотря на определенную неприязнь к Рэнсому, Ллойд-Джордж ценил его осведомленность о положении дел в большевистской верхушке и считал, что тот очень близок к Троцкому и достоверно «передает его видение ситуации»[1363]. Ну, а уж в золотых делах и контрабанде бриллиантов ему равных не было!

Слушая изобилующий конкретными фактами жесткий монолог Ллойд-Джорджа, Каменев, отчетливо понимая проигрышность своей переговорной позиции и отсутствие в запасе веских аргументов против его незамедлительного выдворения из Лондона, только и смог выдавить из себя, что «делегация является одной целой организацией и попытка распределить ответственность между двумя членами делегации не может привести к хорошему результату»[1364]. Но премьер пропустил его слова мимо ушей, и эта фраза просто улетела в никуда. Результат понятен: Ллойд-Джордж торжествовал, цель была достигнута.

При этом Ллойд-Джорджа совершенно не смущало, что как раз в то время, когда шли переговоры и нарком внешней торговли сидел напротив него за столом, возглавляемый последним НКВТ получил в свое распоряжение, как указывалось в секретной справке Наркомфина РСФСР, «бриллиантов по оценке в золотой валюте — [на] 23 025 300 р.». И что особенно важно: «НКФ не известно, реализованы ли эти ценности за границей или же нет»[1365]. Если же сравнить по сумме оценки Ллойд-Джорджа и сведения из документов Наркомфина РСФСР, то получается, что они примерно совпадают: 2 млн ф. ст. — это те же 20 млн руб. золотом. Как видим, цифры практически не расходятся.

И Каменеву приходится покориться судьбе. Он покидает Лондон и отправляется, как мы уже знаем, вместе с Клэр в революционную Москву, правда, с расслабляющей остановкой в Стокгольме. Ну и с дамой, приятной во всех отношениях[1366]. Правда, более раскованной, чем у Николая Васильевича Гоголя.

Впоследствии, вспоминая об этих событиях, британский премьер недаром отмечал, что «Красин был первым русским, изложившим свои доводы с достаточной убедительностью»[1367]. О Каменеве такого он сказать не мог. Хотя и о доводах Красина особо не распространялся. О них мы можем только строить предположения по мере свободы фантазии каждого. Но очевидно, что у Красина было чем привлечь симпатии британского премьера.

Ну, а что касается Каменева, то он, конечно, не забыл Красину этой милой подставы. И припомнил, отомстив по-настоящему, по-большевистски. «Речь т. Красина характеризуется таким распределением света и теней: глубочайшим пессимизмом по отношению к нашим внутренним силам, величайшим оптимизмом насчет великодушия европейского капитализма, — заявил он с трибуны партийного съезда перед сотнями делегатов со всей России. — Вот распределение света и тени»[1368]. Что и говорить, объективная товарищеская критика всегда полезна для коммуниста, особенно со стажем, даже если вызывает бурный смех присутствующих.

Но так или иначе, а важное препятствие на пути к заключению торгового соглашения было устранено, камень с дороги убран, путь для конструктивного диалога открыт, хотя потребовалось еще несколько месяцев упорных переговоров, чтобы достичь желаемого результата.

А Москва всячески торопит Красина. В Кремле, видя несговорчивость британцев, нервничают, теребят Красина