— Хорошо. — Нисфиур кивает так, словно и не ждал другого. — Привези его до конца этой ночи — но никому ни слова о том, что видел меня здесь. Награда будет достойной. Солдаты, оставаться на страже. Асклакин, твои работники смогут устроить мне трапезу, пока я буду дожидаться?

Ему не нужен ответ. Он разворачивается и заходит в дом, и за ним — фиур Шинироса и двое воинов, видимо, из личной охраны. Инетис проносят мимо меня, и я заставляю себя опомниться и показываю воинам, где находится ее сонная. Серпетис идет за нами, но не за отцом и его воинами, а за мной.

Я все еще не верю, что это происходит на самом деле. И я не могу заставить себя поверить в то, что говорит мне Серпетис, когда воины опускают Инетис на ее кровать и уходят, оставив нас наедине.

— Вам нужно уйти отсюда.

Унна отворачивается от Инетис, идет к тазу с водой и мочит в нем кусок чистой ткани. Она словно не слышит, что я говорю, и мне приходится повторить снова, заступив ей путь от кужа к кровати, на которой лежит Инетис:

— Как только Инетис придет в себя, она должна перенести вас в другое место.

— О чем ты? — Глаза Унны вспыхивают, как пламя, в которое подбросили орфусу. Она смотрит на меня снизу вверх, потом качает головой и отворачивается, потянувшись за стоящей на куже миской с какой-то мазью темного цвета. — Она этого не сделает. Они этого не хотят.

Унна омывает в тазу пальцы и опускает их в мазь, начиная ее перемешивать. Как будто разговор уже закончен, и я могу идти.

— Здесь становится опасно, — говорю я, но она качает головой

— Если бы она хотела, мы бы давно ушли. Мы останемся, я знаю, что она так уже решила. И мы с Цилиолисом тоже.

— Послушай меня, — терпеливо начинаю я. Мне не нравится говорить с ее спиной, но не хватать же ее за плечо, чтобы развернуть к себе лицом. — Отец приехал сам, чтобы забрать ее и Кмерлана, не побоявшись оказаться в Шине в разгар сражения. Он знает, что если Инетис умрет здесь, то все — Асморанте конец, потому что не будет никакого Избранного и никакого спасения. Потому он и приехал. Он думает об Асморанте не меньше вас. Он смотрит в будущее.

— Никто не знает, что нас ждет в будущем, — тут же поспешно говорит Унна, но я обрываю ее — хватит, хватит, неужели после того прорицания, которое изрек ребенок, она все еще не верит в возможность предвидения?

— Ребенок знает. Знает Энефрет. И все, кто слышал ее слова, тоже знают.

— Ты думаешь, он так сильно верит в Энефрет? — спрашивает она, наконец, отрывая от миски взгляд.

— Он запретил магию, но это не значит, что он не верит своим глазам, — говорю я. — И он убедился в ее существовании сегодня, когда Инетис подожгла одного его воина и заморозила двух других.

— Но ведь город захватят, если мы уйдем…

— Он знает, что делает, — говорю я. — Мой отец делает все только во благо Асморанты.

Унна берет миску с мазью и нерешительно замирает. Ей не пройти, пока я не отодвинусь, а я еще не закончил разговор, и ей тоже приходится говорить.

— Пока ты лежал в лихорадке, я слушала, что говорят воины Асморанты — те, кто пришел из Шинироса и те, кто прибыл с лекарками из Алманэфрета, — наконец, решается она. — Все говорят, что правитель помешался после смерти Лилеин. Он запретил магию, потому что она не помогла ей, и погубил сотни людей за зло, которого они не совершали.

Я тоже слышал эти разговоры, когда притворялся, что сплю после снадобий, которые давали мне Унна и Глея. Они меня не удивляют.

— Ты многого не знаешь, — говорю я.

Унна молчит, глядя на меня, затем отводит глаза. Она была там, на улице, и видела то же, что видел я. Муж приехал, чтобы проучить непокорную жену. Владетель земель от неба до моря и до гор приехал на линию боя — но не чтобы участвовать в битве за одну из своих богатейших земель, нет. Чтобы выкрасть жену, от которой однажды отрекся — и исчезнуть в ночи подобно вору, оставив Шин без защиты.

Он помешался после смерти Лилеин, говорят люди. Он наложил запрет на магию из-за того, что маги убили его возлюбленную, молодую женщину в самом расцвете сил… и женился на черной Инетис спустя всего лишь чевьский круг после ее смерти.

Почему? — спрашивает себя Асморанта. Почему? — спросил я как-то однажды правителя.

И отец рассказал мне историю Лилеин в один из дней перед моим уходом в Шинирос, но эта тайна останется между нами. Наверняка даже сама Инетис не знает о том, что ее продала фиуру ее собственная мать, Сесамрин, один из величайших магов Асморанты.

За чары, которые не сработали.

За обман, который раскрылся только после смерти Лилеин.

За вечную боль в сердце моего отца.

Пусть кто-то другой расскажет ей эту историю. Но только не я. Не я.

— Ты поможешь мне? — Унна кивает в сторону Инетис, и я все-таки пропускаю ее, позволяю пройти. — Я вытащу иглу, а потом пойду, проверю тех воинов. Им нужна помощь.

— Пусть Л’Афалия придет сюда, — говорю я. — Передай ей.

Унна кивает. Быстро омывает руки в тазу с водой и подходит к кровати с куском чистой ткани в руке. Но стоит ей коснуться Инетис, как та вскрикивает и дергает головой — не просыпаясь, не открывая глаз, но явно ощущая прикосновение.

— Яд действует не как обычно, — говорит Унна растерянно. — Подержи ее. Я вытащу иглу. Лучше сделать это поскорее.

Я киваю и подхожу ближе. Инетис мечется, даже вскрикивает, когда окровавленный кончик иглы показывается из раны, но Унна тут же намазывает это место какой-то мазью и прикладывает кусочек ткани — и она успокаивается.

Я убираю руки и отступаю от кровати, злясь на себя за то, что разговора не выходит. Я должен ей приказать — но вместо этого я уговариваю и предаюсь воспоминаниям. Так быть не должно.

Унна подносит иглу к огню и внимательно ее разглядывает.

— Если бы была магия, я бы могла попробовать узнать, что это за яд. — Она смотрит на меня, чуть прикусив тонкую губу. — Я не знаю, когда она очнется. Она может спать всю ночь или несколько дней. Но она слишком беспокойная для той, которую усыпили ядом. Наверное, из-за ребенка, он принял часть яда на себя.

Я разглядываю лицо Инетис: оно обманчиво спокойно сейчас, и только золотые всполохи под кожей не дают себя провести.

— Противоядия у меня нет, но если бы нам позволили добраться до лекарского дома, я бы могла его отыскать, — говорит Унна, вытирая руки об корс.

Я слышу за дверью голоса и понимаю, что сюда могут войти в любой момент. Мне не хочется оставаться с Унной наедине так долго — отец еще в Асме расспрашивал меня о ней, все пытаясь выведать, не моя ли она девка. И тогда, обуреваемый воспоминаниями о ночи в конюшне, я глупо краснел и отводил глаза.

— Тебя отсюда не выпустят, даже если я попрошу, — говорю я. — Но это неважно. Если она не придет в себя в ближайшее время, вам придется уехать в Асму. Если придет, вам все равно нужно будет оставить Шин. Инетис мне пообещала.