— Еле спаслись, — проговорил я.

Эдди удивленно поднял на меня глаза, словно забыл, что я тоже здесь. Его взгляд скользнул мимо меня в иллюминатор, и он довольно мерзким тоном произнес:

— Прощай, Австралия.

И был прав. Мы драпали из страны и стали беженцами. Нам всем, кроме Кэролайн, наверное, придется отрастить бороды, а она перекрасит волосы. Мы выучим новые языки и будем маскироваться, куда бы ни собрались: в темно-зеленое для джунглей и сияющее-медное для вестибюлей гостиниц. Придется еще хлебнуть трудностей.

Я покосился на отца. Кэролайн положила голову ему на плечо. А он каждый раз, когда перехватывал мой взгляд, также взглядом отвечал: «Ну разве не увлекательно»! — словно вез меня на семейный отдых. Успел забыть, что мы, как заключенные, уже были скованы одной цепью. За иллюминатором матовое небо было пустым и строгим. Я проводил глазами Сидней и почувствовал грусть.

Через пять часов мы все еще летели над Австралией — внизу расстилался невообразимо унылый, непривлекательный пейзаж нашей свихнутой родины. Трудно было поверить, что она все тянулась и тянулась. Чтобы оценить душераздирающую красоту внутренних районов, следует очутиться посреди них, но при этом иметь под рукой экипированный для спасения автомобиль. Топографически все здесь запутано и пугающе. Но таково сердце нашей страны. Не Эдем.

Дальше мы полетели над водой. Ну вот, подумал я. Это та сцена, на которой наши растраченные жизни могут угаснуть под покровом облаков. Мысль укоренилась в сознании и не давала покоя, пока не померкла и я не почувствовал облегчения. Все остальное затмили заботы о будущем. Оно тревожило — мне казалось, что это будущее ненадолго.

— Зачем мы ему нужны? — неожиданно спросил я у Эдди.

— Кому?

— Тиму Лангу.

— Понятия не имею. Он пригласил вас в гости.

— Почему?

— Не знаю.

— Надолго?

— Тоже не знаю.

— А что ты знаешь?

— Он ждет встречи с вами.

— Почему?

— Не знаю.

— Господи, Эдди!

Мы отдавали себя на милость таинственного Тима Ланга. Который воспользовался отцом, чтобы обобрать австралийский народ на миллионы долларов. И что теперь? Он хочет поблагодарить отца за то, что тот так любезно подставился? Или ему любопытно посмотреть, какие бывают на свете идиоты? Или его намерения еще коварнее, но мы о них даже не подозреваем?

В салоне погасили свет, и пока мы летели во тьме над планетой, я думал о человеке, которого готовился убить. Из газет я знал, что таиландская полиция сбилась с ног, но не могла его обнаружить, что он — воплощение зла, настоящий монстр. Вполне очевидно, что мир без него только станет лучше. Но несмотря ни на что, я был подавлен, сознавая, что убийство — единственная здравая идея, которая пришла мне в голову.

— Нас никто не встречает, — объявил Эдди, обведя взглядом толпу в аэропорту.

Мы с отцом и Кэролайн переглянулись — до этого не задумывались, должны нас встречать или нет.

— Подождите здесь, — попросил Эдди, — а я пока позвоню.

Я наблюдал за выражением его лица, пока он говорил, как я решил, с Тимом Лангом. Энергично кивал, принимал нелепые подобострастные позы, заискивающе улыбался.

Повесив трубку, Эдди позвонил куда-то еще. Отец, Кэролайн и я молча следили за ним, время от времени бросая друг на друга взгляды, которые ясно говорили: «События вышли у нас из-под контроля, но надо что-то делать, и эти взгляды — все, что нам осталось». Эдди набрал еще один номер и мрачно потер ладонью о ладонь.

— Придется ночевать в гостинице. А завтра отправимся к мистеру Лангу.

— Хорошо, давайте возьмем такси, — предложил отец.

— Нет, за нами приедут.

Через двадцать минут появилась тайка — небольшого роста, но с такими широко распахнутыми глазами, что, казалось, будто у нее вообще нет век. Дрожа, она приблизилась к нам. Эдди стоял, как перемалывающая жвачку корова. Женщина бросилась к нему на шею, они обнялись, она скривила крохотный рот и всхлипнула. По тому, как Эдди лишился своей обычной скользкой увертливости, я понял, что его захватила эта минута. Они обнимались до бесконечности, пока нам не стало скучно. И до боли неловко.

— Давно мечтала с вами познакомиться, — проговорила тайка, поворачиваясь к нам.

— Вот как? — недоверчиво переспросил я.

— Линь — моя жена, — объяснил Эдди.

— Не может быть, — изумился отец.

— Да, — кивнула она.

Мы с отцом были потрясены. Эдди женат?

— Давно вы в браке? — спросил я.

— Почти двадцать пять лет, — ответил он.

— Но ты же жил в Австралии, — удивился отец.

— Больше не живу.

Отец никак не мог взять в толк то, что услышал.

— Эдди, — снова начал он, — следовательно, когда мы с тобой познакомились в Париже, ты уже был женат?

Его товарищ улыбнулся, словно улыбка была ответом, а не очередной загадкой.

Аэропорт мы покидали взволнованные: ведь то, где мы оказались, была даже не другая страна, а другая галактика — та, в которой Эдди был женат двадцать пять лет. На улице нещадно палило солнце. Мы погрузились в оливковый «мерседес» и поехали в гостиницу. Я впервые был за границей. Мои глаза впитывали все, что происходило вокруг, но я вас пощажу и воздержусь от дорожных впечатлений. Таиланд есть Таиланд. Вам знакомы тамошние картины. И тамошние запахи. Вы читали книги, смотрели кинофильмы. Жаркий, слащавый, потный, он пахнет острой едой. И повсюду нам мерещились наркотики и проституция, ибо мы, как большинство туристов, приехали с определенным стереотипом в голове и не оставили его, как бы следовало, вместе с другими опасными вещами в карантине на таможне.

В машине Эдди и Линь негромко переговаривались по-тайски. Несколько раз мы различили наши имена. Отец не мог отвести взгляда от приятеля и его супруги. Надо же — Эдди женат!

— Слушай, Эдди, а дети у тебя есть? — спросил он.

Таец покачал головой.

— Уверен?

Эдди отвернулся к Линь, и они продолжили тихо беседовать.

Во время регистрации в гостинице мы изо всех сил старались, чтобы не спутаться и расписаться новыми фамилиями, ненастоящими. Меня поразила мысль, что я не улизнул, как собирался, один из Австралии, а уехал в компании. Всегда считал, что побег из страны станет символом моей полной независимости, а оказался со всеми вместе. Знаю, нельзя убежать от себя, прошлое всегда с тобой, но за мной прошлое увязалось физически. И что я получил отдельную комнату, окно которой выходило на выпотрошенный собачий труп, было небольшим убеждением.