Отец спросил, как, по ее мнению, нам питаться, пока мы будем копить такую громадную сумму денег, и с кем связываться, чтобы попросить о помощи на той стороне, или мы будем там одни-одинешеньки. Он указал на меня и спросил: «И ты думаешь, этому удастся сойти за арийца?» Он ей напомнил, как она сама говорила, что стоило мне раскрыть рот, во мне сразу слышно еврея.

Мама с грустью посмотрела на меня и сказала: «Аарон, что ты об этом думаешь?»

– Я думаю, что нам и здесь вполне сносно живется, – ответил ей я. Я чувствовал, как у меня горят уши.

– Ну вот, – сказал отец. – Даже он думает, что нам лучше остаться.

Мама сказала, что спросит у моих братьев, когда те вернутся, но по ее интонации уже можно было понять, что она сдалась.

А братья так и не вернулись домой, потому на улице у входа в нашу квартиру их подобрали солдаты с желтыми полицейскими и отправили в рабочие батальоны. Мы слышали крики, но не поняли, что произошло. Мама оттолкнула меня от окна, а потом прибежал сосед, чтобы рассказать о случившемся. Она сказала, что один мужчина вытащил деньги из кармана и дал немного каждому солдату и полицейским, поэтому они его отпустили.

Она решила, что их забрали в Юзефув[8]. По крайней мере так сказал один из полицейских. Отец вытащил все деньги, которые хранились у нас в заначке, и выскочил, пытаясь догнать их прежде, чем они доберутся до полицейского участка. Я ринулся за ним. Время приближалось к комендантскому часу.

Колонна маршировала бегом, а желтые полицейские шли позади, покрикивая и стукая толстыми палками тех, кто отставал. Немцы впереди то и дело оглядывались, и тогда крики и битье усиливались.

– Послушайте, – выкрикнул отец, когда подбежал достаточно близко к последнему желтому полицейскому.

– Убирайся, если не хочешь к ним присоединиться, – предупредил его полицейский. Отец отстал, но я вырвал деньги у него из руки и побежал вперед, потому что заметил впереди Лейкина.

– Вы только посмотрите, кто тут, – сказал Лейкин, когда я упал на ступеньку рядом с ним. – Что, хочешь пойти в трудовой лагерь? А где мой ловильный крюк?

– Я нашел один прекрасный экземпляр, – сказал я ему. – Но у меня к тебе тоже предложение. – Я показал ему деньги, которые прятал под подкладкой пальто.

– Кого спасаем? – спросил он. Я указал на братьев, которые стояли в нескольких рядах впереди. Поглощенные горем, они до сих пор нас не заметили. – А какая мне от этого польза? – добавил он.

– Получишь еще больше этого, – сказал я ему. Правда, насколько мне было известно, у нас не осталось больше ни гроша.

Он заставил нас промаршировать еще квартал, просто чтобы меня помучить, и после этого что-то сказал сопровождавшему полицейскому, они оба ушли вперед, вытянули моих братьев из шеренги и оттащили назад к отцу, который издал такой вопль счастья и облегчения, что чуть не сдал нас всех с потрохами.

– МНЕ НУЖНО ДОСТАТЬ ЛОВИЛЬНЫЙ КРЮК, – сообщил я Лутеку.

– Ловильный крюк? – переспросил он. – На что тебе понадобился ловильный крюк?

Мы опять стояли у старых добрых ворот на улице Лежно, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Шел снег. Лутек пытался восстановить нашу старую договоренность, но друг его отца с трудом справлялся с горой уже имеющихся сделок, поэтому заставлял нас ждать. Лутек беспрестанно втягивал сопли и затем выплевывал их, наблюдая, как они застывают. Наши башмаки вымокли насквозь и расползались, и мы притопывали на месте.

– У меня есть один контакт, которым можно воспользоваться, – сказал я ему.

– Интересно, кто он такой? – спросил он.

– Один парень, с которым я познакомился. Тебе не обязательно обо всем знать, – сказал я ему.

– Решил устроить собственный бизнес? – спросил он.

– Ну, ты-то мне не говоришь обо всех, с кем встречаешься, – сказал я. Я не знал, почему решил ему не рассказывать.

– Что правда, то правда, – согласился он.

– Так ты поможешь мне или нет? – спросил я.

Он подышал на ладони и потер щеки, а потом дал мне адрес магазина на улице Ниской.

– Принеси что-нибудь взамен, – сказал он мне.

Затем что-то на другой стороне улицы привлекло его внимание.

– Он готов с нами встретиться, – сказал Лутек.

МОИ РОДИТЕЛИ ТАК РАДОВАЛИСЬ ВОЗВРАЩЕНИЮ БРАТЬЕВ, что подключили к празднованию даже семейство Бориса. Отец предложил открыть мед, но папа Бориса сказал, что нам стоит придержать его для более торжественного повода. Например, на окончание войны, сказал мой брат, после чего добавил, что слышал, будто бы недавно были бомбежки Берлина. Он вечно болтал о новых мирных договорах, которые, как он слышал, выдвигались на обсуждение через то ли шведов, то ли швейцарцев, а может, через папу римского. Все сидели вокруг стола, курили каждый свои сигареты и рассказывали всем о том, что слышали. Мой отец всегда говорил, что если дать евреям минуту наедине с самими собой, они начнут производить слухи. Мама Бориса сказала, что их деревенский раввин годом ранее предсказывал, что война закончится в этом месяце, поскольку кабалистические расчеты показывали, что чаша еврейских страданий наполнилась до краев. Ее муж произнес ироничное «ура» и предложил поднять тост за такие хорошие новости. Он налил немного водки себе и моему отцу.

Выпив, он начал рассказывать: «Приходит Гитлер к генерал-губернатору и спрашивает, какие меры предпринимаются для угнетения евреев. Генерал-губернатор говорит о всевозможных правах и привилегиях, которые были отобраны, но Гитлера это не удовлетворяет. Генерал-губернатор говорит обо всех вещах, которые украли у евреев, но Гитлер все равно недоволен. Тогда он говорит о гетто и всех болезнях и грязи, но Гитлер все равно остается недовольным. Наконец, генерал-губернатор говорит: «Да, еще я основал Организацию Самопомощи Евреям», на что Гитлер восклицает: «Ну вот теперь ты попал в точку!»

Мои братья засмеялись вместе с ним.

– Давайте выпьем еще и за еврейскую полицию, – мрачно сказал отец, когда они перестали смеяться.

Мы притихли. За окном было слышно, как уличный торговец рекламирует свою газировку и карбид кальция.

– Ну что ж, помог праздничному настроению, – сказал отец Бориса.

К тому времени мама достаточно успокоилась, чтобы улыбнуться.

– Вначале мне нравилась задумка с еврейской полицией, – наконец произнесла она. – Если уж приходится слушать приказы от поляка или от еврея, то почему бы и не от еврея? К тому же они не переворачивали корзины продавцов и не топтали вещи всех подряд.

– Это до того, как они начали сгонять в трудовые лагеря тех, кто слишком беден, чтобы откупиться, – сказал отец.

– Да, то было раньше, – сказала мама.

И после этого праздник по-настоящему закончился. Позже она снова спросила отца, мог ли он вернуть меня на фабрику, и, когда он сказал, что ему повезло, что он сам сохранил должность, она спросила, что он собирается делать, когда я в один прекрасный день не вернусь домой. Он ответил, что детей не сгоняют в трудовые лагеря, и напомнил, что с моим ростом я кажусь даже младше своих лет.