class="p1">Маргарита развернула свёрток, не доставая его из сумки, разглядела содержимое и закрыла молнию.

– С бабулькой расплатись за месяц вперёд, сказала Марго, собираясь уходить. – И не обижай её. С ней надо дружить. Если попросит помочь – помоги.

– Ладно, не кипишуй.

– Пока лежим на дне. Надыбаю другие хаты – маякну. Всё, пока.

Маргарита вышла на улицу, огляделась и направилась к остановке. Она должна была успеть в театр вовремя. Сегодня она подменяла вахтёршу на служебном входе. Уж больно хотелось Терёхиной посмотреть в лицо Седову.

Алексей в этот день опоздал. Он был явно с большого перепоя. Серое опухшее лицо, бесцветные пустые глаза. Шляпа с большими полями, надвинутая на глаза, не смогла скрыть «печальный» образ заслуженного артиста.

– Алексей Михайлович, – охнула Маргарита, – вы случайно не заболели? У меня тут в термосе шиповник заварен, выпьете?

Слово «выпьете» было лишним. Седов раздул ноздри и закричал:

– Какое тебе дело? Сама пей свой шиповник! Ты вообще кто, чтобы со мной разговаривать?

– Ой! – Маргарита прикинулась овечкой, – Простите, Алексей Михайлович, простите. И правда, куда я лезу со своим рылом?

Седов приподнял шляпу и внимательно посмотрел на женщину. В глазах её он увидел раскаяние, но уже через мгновение в глазах Терёхиной мелькнул дьявольский блеск. Седов отшатнулся и опёрся рукой о стену.

– Что с вами, Алексей Михайлович, – с участием спросила Рита. – Вам нужна помощь?

– Нет! Нет! – испуганно прошептал артист и, опираясь на стену, пошёл дальше.

Свернув за угол, он вдруг наткнулся на Пожарскую. Люба стояла настолько близко, что попала в поле жуткого «амбре», исходившего от Седова. Она брезгливо сморщила нос и закрыла лицо рукой. Эта явно не прикрытая отрицательная реакция, взбесила Алексея.

– Чего ты морду воротишь, – сказал он тихо и оглянулся. Боялся, что кто-либо услышит его грубость. – Хочешь сказать овечка, что никогда не просыпалась утром рядом с пьяным мужиком. Ха!

Люба не знала, что ответить грубияну. Ей стало обидно. Она машинально влепила Седову хлёсткую пощёчину и, не сказав более ни слова, пошла дальше. Седов не стал останавливать Пожарскую. Он взялся рукой за покрасневшую щёку и прошептал, скорее сам себе, чем обидчице:

– Погоди, погоди, сучка. Не жить тебе здесь. Сгною.

Быстро двигаясь по коридору, Люба заметила на вахте у служебного входа Маргариту. Она решила подойти к ней и рассказать о случившемся только что, но Терёхина показала знаком, что не надо общаться сейчас и что она зайдёт к Любе в гримёрку позже. Пожарская кивнула и удалилась.

1973 год. 9 сентября. 20:57

– Ты даже двух недель у меня не пожила, – голос Василия стал глухим. Он смотрел в глаза жене и видел, что решение она уже приняла.

– Василий, ну давай будем с тобой откровенны, – Ольга говорила спокойно, не отводя взгляда от мужа. – Что я здесь делаю? Сижу вот в этой избушке и целый день жду тебя. Я даже не знаю во сколько ты придёшь. В шесть, в восемь, в десять. Ты сам этого не знаешь. Сегодня воскресенье, а ты пришёл только в восемь.

Это был не скандал, не семейные распри, это был обычный разговор двух людей, решивших когда-то пожить вместе. Ольга приехала в город в конце августа. Она взяла отпуск в институте, в котором устроилась на преподавательскую работу. Василию решила пока не сообщать о том, что должна вернуться к семнадцатому сентября. Он по-прежнему думал, что Ольга пишет диссертацию. А этим можно заниматься где угодно. Он так считал. Ольга не стала сразу переубеждать Куприянова в этом. Она сделала вид, что ищет работу. Но вот беда, по её специальности в этом городе ничего приличного не нашлось. Василий предложил временно пойти преподавать в школу, но это предложение встретило жёсткий отпор.

– Где я, и где школа! Ты сам-то понял, что сказал? – ответила грубо Ольга. – Ты прямо так и мечтаешь, чтобы я опустилась донельзя.

С поиском работы ничего не получилось. Быт налаживать Ольга тоже не хотела. Не её это. А накануне за ужином она сказала:

– Вася, а почему бы тебе не перебраться в Москву?

– А как ты себе это представляешь? – спросил Василий, не придав особого значения этому вопросу. – Меня направили сюда. И работать я буду здесь. Вот когда предложат должность в Москве, тогда и поговорим об этом.

– Ты меня не понял, – Ольга положила приборы на стол. – Мой папа может через свои связи сделать тебе перевод. Конечно, не сразу в управление. Послужишь пока где-нибудь в районе. Или, возможно, участковым. А там глядишь и…

– Оля, – прервал жену Василий и отодвинул тарелку, – единственное, что я могу тебе обещать, так это то, что я забуду об этом разговоре. Спасибо за ужин.

Больше этим вечером супруги не разговаривали. А сегодня Ольга сказала, что в среду уезжает. Билет она уже купила. В отличие от Василия она не собирается отказываться от помощи папы. Место на кафедре истории её ждёт. Как они будут выстраивать отношения дальше, было непонятно. Говорить об этом теперь, Василий и Ольга не хотели.

ГЛАВА 8

1972 год. 29 сентября. 23:13

Владимир Григорьевич Дмитрук, второй секретарь обкома. Молодой, амбициозный, энергичный мужчина. Дмитрук умело поставил комсомольскую работу на одной из всесоюзных строек. Был замечен. И после партийной школы начал восхождение на «олимп». В начале лета его назначили в южный город вторым секретарём. А это был не двусмысленный намёк на должность первого. Надо было потерпеть, ну и, конечно, повкалывать некоторое время.

В сферу деятельности Дмитрука входила областная культура, он заинтересовался местным театром. В этот вечер Владимир Григорьевич был приглашён на премьеру лично главным режиссёром Забродским. Премьера удалась. Забродский, довольный реакцией зрительного зала, решил в узком кругу отметить удачу. Он пригласил в кабинет Дмитрука, Седова, директора Брука и исполнительницу главной роли Пожарскую.

– Зачем нам в мужской компании эта девка? – шепнул на ухо режиссёру Седов.

– Лёша, она не девка. Она хорошая актриса.

– Я просил тебя поставить на премьеру Свету. Вот это хорошая актриса.

– Твоя Лебедева сама отказалась работать вместе с Пожарской, – Забродский взял Седова за руку и с улыбкой сказал. – Алексей, ну прошу, не сегодня. Премьера удалась. Давай просто отметим. А остальное потом. Завтра, послезавтра. Хорошо?

– Уговорил, – нехотя пробурчал под нос Седов. – Но в понедельник мы к этому вернёмся. Ты меня знаешь!

– Знаю, знаю, наливай. Сейчас Дмитрук придёт.

Открылась дверь и с широкой улыбкой, распахивая руки, вошёл второй секретарь.

– Эх какие же вы молодцы! Такую постановку надо везти в столицу. Убеждён – равных ей не будет.

– Что ж вы так нас перехваливаете, – засмущался режиссёр.

– Скромность в этом деле неуместна, – возразил Дмитрук. Затем оглядевшись, с удивлением добавил. – А где героиня? Где ваша Пожарская?

– Скоро будет, – ответил Забродский.

– Нет! Нет! Так не пойдёт. Я хочу её лицезреть, – настаивал секретарь. – Борис Константинович, не в службу, а в дружбу, веди её сюда. Без Пожарской праздновать не буду.

Забродский развёл руками и вышел из кабинета. Он не обратил внимания, с какой отвратительной физиономией слушал всё это Седов. Когда главный вышел, Алексей вполголоса сказал Дмитруку:

– Вы напрасно, Владимир Григорьевич, так восхищаетесь Пожарской. Я так вам скажу, с высоты своего театрального опыта, молодая выскочка. Забродскому захотелось свежей крови. Вот он и вытащил эту девицу не бог весть откуда. Она себя быстро исчерпает.

– Но ведь хороша девчонка! – стоял на своём Дмитрук. – Красавица.

– Ну! – Седов взял открытую бутылку коньяка и налил себе и секретарю. Поднял бокал, предлагая Дмитруку присоединиться. – Вот тут я спорить не буду. Более того, она и в постели красавица.

– Это откуда такие познания? – заинтересовался Владимир Григорьевич.

– Нет, нет, нет! Погорячился я. Никаких сплетен, – выпив залпом коньяк, Седов продолжил. – Собственно вы человек опытный. Сейчас сами увидите. Она глазки-то в пол. Сама скромность. Ручку одёрнет. Голосок как у ангела. А в глазах чертёнок. Скажу вам: первый признак горячей женщины. Владимир Григорьевич,