«На что паспорт? На „Байкал”?» – попытался я вернуть сюжет в жанр соцреализма.

«На какой [то самое нехорошее слово], „Байкал”? – заорала кассирша и снова стала лупить распухшим пальцем по клавиатуре, – на водку!!!»

Я посмотрел вниз на ленту. Там стояла водка.

Возможно, повторяю, возможно, и это если отбросить Линча, на полку с безалкогольными напитками некоторое время назад кто-то из покупателей волюнтаристски поставил бутылку водки, отказавшись от покупки. Или же, возможно, повторяю, возможно, один из работников магазина по ошибке поместил не ту емкость не туда. А я, не глядя, схватил и побежал.

Я еще раз в отчаянии с последней надеждой посмотрел на ленту. На ней по-прежнему громоздилась все та же бутылка водки с издевательским названием «Белочка» с белочкой на этикетке (вот оно, второе краткое вкрапление логики в безумие).

«Извините, водку я случайно взял», – промямлил я.

Парочка с надкушенным батоном в очереди за мной с интересом меня разглядывала. Их можно понять. Потому что как, спрашивается, ка-а-а-ак можно случайно взять водку?

Кассирша снова рассыпалась мелким горохом брани и убрала водку в сторону. Я расплатился за все, кроме водки, и направился к выходу. У дверей я обернулся.

Белочка с бутылки задорно подмигнула мне нарисованным глазом. Уж она-то точно знала, кто убил Лору Палмер.

Кино и реальность в моей жизни близко подружились и часто ходили друг к другу в гости. Как между Италией и Францией по трассе вдоль побережья нет границ, так и я легко пересекал границы художественной условности. Не из каждого фильма мне удавалось вернуться целиком. А однажды я сам чуть не оказался по ту сторону экрана, вполне физически.

У меня есть друг – продюсер. Мы дружим много лет.

И все эти годы я отчаянно уговаривал его снять меня в одном из своих фильмов. В эпизодике. Ну, если эпизодик – это слишком, хотя бы в эпизодульке. Я даже в массовке согласен, лишь бы массовка состояла из одного меня.

Одно время я даже сопровождал свои уговоры заламыванием рук и падением ниц, так мне хотелось.

Вообще-то я мечтал сняться в кино из скромности.

Это же мечта интроверта: на старости лет на встрече одноклассников все примутся громогласно подводить жизненные итоги и тщеславиться мелочами, а я буду тихонько сидеть в сторонке, победоносно грызть ногти и скромно возвышаться над этими неудачниками, зная, что я – киноактер.

И как-то раз, как снег на голову, друг-продюсер написал мне в WhatsApp:

«Могу снять тебя в эпизоде, в постельной сцене».

От неожиданности я взвизгнул, не в силах удержать свою поросячью радость внутри. Люди в вагоне метро, где я в тот момент находился, понимающе посмотрели на еще одного фрика подземелья.

Я расстегнул куртку и стал всматриваться в свое отражение в окне вагона: а не великоват ли у меня мамон для постельной сцены? Актерский инстинкт подсказал мне втянуть живот. Я втянул, так что сзади на спине выступил горб.

Люди в вагоне начали понемногу отодвигаться от меня. Я выглядел как списанный трансформер: в любой момент мог превратиться в тыкву.

Вдоволь наглядевшись на себя сквозь надпись про беременных и инвалидов, я пришел к выводу, что никогда в жизни еще не находился в такой идеальной форме для постельной сцены, как в те минуты.

Интересно, с кем мне предстоит играть постельную сцену, гадал я. Боярская? Самбурская? Климова? Я аж вспотел в эротическом угаре.

Следом за первым в WhatsApp пришло второе сообщение от друга-продюсера:

«У меня там в одном эпизоде бухой алкаш в постели лежит, на заднем плане. Если хочешь – роль твоя!»

Живот моментально вывалился из меня обратно.

А горб сзади при этом остался.

Я был идеально готов к предложенной постельной сцене.

Бывали моменты, когда кино и реальность в моей судьбе опасно сближались.

Несколько раз в жизни я попадал в орбиты звезд. Я стоял рядом с ними, как перед Саграда Фамилия, чувствуя, что обременяю их своей никчемностью.

Все мои встречи с великими были каким-то мелочными.

Как у Дельвига с Державиным (по воспоминаниям Пушкина):

«Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую „Водопад”. Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: „Где, братец, здесь нужник?” Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига…»

Однажды после лекции Юрия Борисовича Норштейна, режиссера «Ежика в тумане», о мультипликации в живописи я проник к нему в какое-то административное помещение, где мэтр отдыхал, чтобы спросить про время у Дали.

Я научился преодолевать свою застенчивость, как «Ока» горку, – с разгончика. Я влетел в комнату, щедро уставленную комодами и людьми, подскочил к Юрию Борисовичу и выпалил ему свой вопрос, подготовленный мной заранее на пяти страницах и заученный наизусть. Когда я закончил, то обратил внимание, что знаменитый мультипликатор как-то странно пучит глаза. Оказалось, в момент моего вторжения он скромно обедал бутербродом с докторской колбасой. Оным мэтр и подавился от неожиданности. Я испугался, что доктор может понадобиться не только колбасе, но и Норштейну. Во взгляде Юрия Борисовича читалось, что он знает ответ на мой вопрос о времени у Дали, но ему нечем его озвучить по причине закупоренности рта колбасными массами.

Но самое искрометное фиаско случилось со мной в Лос-Анджелесе. Неуклюжий светский лев в Голливуде – жалкое зрелище.

В отеле, где мы с друзьями остановились, проходила какая-то полузакрытая гламурная вечеринка. Полу – так как постояльцев гостиницы на нее пускали. Я и попал-то на эту тусовку случайно: мы с компанией зашли в местный бар выпить (в моем случае – кефира перед сном).

На вечеринке среди прочих колоритных личностей я заметил Винни Джонса, британского актера из «Карты, деньги, два ствола», в прошлом – футболиста «Челси».

А я тоже выступал за «Челси», правда, не за настоящий, а за игрушечный – за любительскую футбольную команду российских болельщиков английского суперклуба. У нас даже была своя детская лига, где мы играли в мячик, как взрослые.

Подогретый парами кефира, я вообразил, что у нас с Винни много общего, о чем решил немедленно ему сообщить.

Я ненавязчиво выпрыгнул у актера из-за спины.

Заметив меня, Винни сначала дежурно улыбнулся, ожидая просьбы о фотографии. Но затем он напрягся, не обнаружив в моих руках телефона наизготовку.

«Привет, – сказал я максимально непринужденно, смело заикаясь, – я тоже играл за „Челси”!»

Винни Джонс взял меня за плечи и деликатно развернул в сторону направленного на него айфона, который поднял перед собой мой находчивый приятель.