Все последующее детство я очень жалел того родственника. Еще бы – у него была редкая лошадиная болезнь от частого посещения ипподрома. Так в моей детской голове замкнуло после взрослых объяснений.

Я и представить себе не мог, что, когда я вырасту, лошадиная болезнь настигнет и меня. Килотонны бесхозной энергии были брошены на служение неоязыческому современному божеству – здоровью. Какое-то время я был несчастливо женат на этой даме с красивым древнегреческим именем – Ипохондрия. Из пьер-ришаров получаются первоклассные ипохондрики.

Я отправлялся к врачам с маленьким узелком с вещами, как ежик в тумане. Каждый раз я был уверен, что не вернусь. Что меня госпитализируют. Или даже – сразу похоронят, тихонько прикопают во дворе районной поликлиники, под бузиной.

Я шел к кардиологу за инфарктом, к неврологу – за инсультом, к окулисту – за катарактой. А эти коновалы, хотя у меня и была лошадиная болезнь, по их профилю, прогоняли меня прочь с флакончиком валокордина. А кто-то и с матом. Как тот терапевт, которого я посетил трижды с вопросом: «Доктор, ну, может, все-таки на этот раз я помру?»

Я столкнулся с редким непрофессионализмом врачей, учитывая, что симптомы у меня были очень серьезными. Например, красное лицо. Как можно выставить за дверь человека с красным лицом? Это же стопроцентно отправить его на верную гибель. Красное лицо – не шутки. Вон, у Конан Дойла в «Этюде в багровых тонах» Холмс по красному лицу даже вычислил преступника.

Конец моим мучениям положил клещ.

Как-то раз я загорал на даче на траве и задремал. Очнулся я от ощущения укуса в правой руке. Я вскочил. По руке полз клещ. Я немедленно поместил его в прозрачную баночку с крышкой. Я знал, что клещей после укуса надо сохранять, чтобы затем показать специалисту. Я это знал, потому что не мог больше полагаться на непрофессиональных коновалов и перелопатил тонны медицинской литературы. Далее я внимательно изучил место потенциального укуса и обнаружил нештатное покраснение. Не того критического уровня бордовости, как мое знаменитое в узких медицинских кругах Измайлово красное лицо, но все равно тревожного цвета.

Я собрал маленький узелок с вещами и отправился в «Центр Эндохирургии и Литотрипсии» на шоссе Энтузиастов. Я был уверен, что лишь это медицинское учреждение со сложным названием способно помочь в моем исключительном случае. Возможно, на мне даже защитят докторскую диссертацию. Посмертно.

В регистратуре долго придумывали, к какому врачу отправить меня с Геннадием. Геннадий – именно так моего клеща прозвали злобные бесчувственные родственники, к которым я обратился за первой помощью. Дело в том, что я загорал в воскресенье, а медицинское учреждение со сложным названием по воскресеньям не работало. Мне пришлось почти целый день ждать понедельника. Я боялся, что Геннадий скончается в банке и не принесет свою никчемную жизнь в жертву на алтарь науки. Я скоропостижно гуглил в интернете информацию, как продлить этому извергу жизнь. Собственно, именно после того, как мой ехидный младший брат подглядел, как я вбиваю в поисковую строку запрос «чем кормить клеща», он и придумал это неуместное прозвище. В итоге нас с Геннадием отправили к кожнику. Я не сказал в регистратуре, что я с Геннадием, иначе нас отправили бы к психиатру.

Когда я вкратце, за полчаса, изложил суть своих жалоб (врачи меня сами первые спрашивают «на что жалуетесь», самоубийцы), я заметил у кожника этот странный взгляд. Я встречал этот взгляд и раньше: он появлялся у каждого специалиста, к которому я обращался, после изложения мной сути своих жалоб. В нем читалась попытка к бегству, вопреки клятве Гиппократа.

Кожник, женщина, принялась осматривать место потенциального укуса на моей руке. Я остановил ее в районе своего затылка, сказав, что она заблудилась.

«Странно, – сказала очередная некомпетентная женщина в белом халате, – я ничего не вижу».

«Если вы не видите, – произнес я свой дежурный текст, который выдавал в прошлом каждому второму врачу, шипя и кроша зубы, – то это не значит, что там ничего нет».

«Ну, вы можете сдать анализы в инфекционном центре…» – наконец попыталась она спасти мою жизнь.

«Я его поймал», – прошептал я ей заговорщицки.

Я не хотел шептать, просто от волнения у меня запершило в горле.

«Кого вы поймали?» – спросила женщина.

«Клеща, который меня укусил, – ответил я. – Показать?»

Доктор даже как-то отпрянула после этого моего предложения. Странная реакция для кожника, которому наверняка показывали вещи и пострашнее, подумал я.

«Понимаете, мне нет большого смысла на него смотреть, – заметила она, – клеща нужно сдать в лабораторию для проведения анализов…»

Мы помолчали. Доктор взглянула на мое красное лицо с некоторой тревогой.

«Ну, если хотите, давайте посмотрим», – сдалась она.

Я достал баночку. Открыл крышку. Вот он, успел подумать я, тот роковой момент в моей жизни, когда мне поставят долгожданный диагноз энцефалит. Не хватало только симфонического оркестра и «Кольца Нибелунгов».

Я перевернул баночку. Геннадий упал на листок бумаги, который предусмотрительно положила на стол доктор.

Мы оба склонились над телом.

Эта гнида сдохла. Никаких признаков жизни. Я был обречен.

И в этот момент Геннадий побежал. Прямо сходу, с разгоном до ста за несколько секунд, как «Порше». За весь предыдущий день я ни разу не видел Геннадия в движении. Он тихонько дремал на дне своего замка Ив. И только сейчас я впервые обратил внимание на то, что для клеща Геннадий несколько продолговат.

Доктор ловко поймала его обратно в прозрачную баночку, поднесла емкость к глазам, встряхнула.

«Знаете что, коллега, – задумчиво произнесла она, разглядывая Геннадия, – мы с вами только что чуть не отправили на казнь честного муравья».

Ни одно общественное место не предоставляет столько шансов опьерришариться, как поликлиника. На полях своей медицинской карты я мог бы написать не один роман.

Особенно разрушительны для кармы встречи с врачами-женщинами.

Однажды во время диспансеризации я столкнулся сразу с двумя врачами-женщинами, которые пришли в систему здравоохранения непосредственно с подиума конкурса красоты. У первой из них, окулиста, еще сверкала в волосах корона, хотя, возможно, это была просто яркая заколка.

Окулист, рыжая бестия на высоких каблуках, принялась вальяжно тыкать указкой в буквы. Тем самым она неосторожно совместила в себе два древнейших архетипа мужского порнографического подсознания – образы медсестры и училки. У меня моментально запотели очки. Я не то что нижнюю строчку, здоровенные Ш и Б не увидел.

Я вышел из ее кабинета и закурил. Хотя десять лет, как бросил. Покурив и отдышавшись, я направился к следующему специалисту. Там все обещало быть пристойно и даже скучно. Мне предстояло сделать энцефалограмму.