Все молчали. Чёрт держал похолодевшую ладонь на гладкой ручке ножа, скрытого в складках пледа. Если бы они сейчас включили люстру, то увидели бы, что лоб его покрыт крупными каплями пота.

– Итак, – сказал, улыбаясь безмятежно, Опарыш, – вечер встречи объявляется открытым.

– Чего надо? – хрипло, незнакомо сказал Чёрт.

– На тебя посмотреть, – ответил Панок.

Чёрт молчал. Голова у него кружилась, перед глазами плыли круги.

– Неужели ты нас испугался? – Эльза нервно засмеялась. – Мы же добра тебе хотим, Чёртик. А ты спрятался. На улицу не выходишь, свежим воздухом не дышишь, старых друзей забыл.

Чёрт уже не чувствовал свою ладонь – будто она и рукоятка слились воедино.

– У тебя кушать-то есть, Чёртик? Небось голодный сидишь третий день. Нельзя так к себе относиться. Заскучал, наверное, да? Скучно без телевизора, магнитофона, – ласково журчала Эльза, все время поправляя кепку. Рука у нее была костлявая, некрасивая. Она все время делала будто не то, что хотела.

Если бы непосвященный услышал этот журчащий монолог, он бы решил, что ребята пришли навестить товарища. Душа у них, верных друзей, болит за судьбу друга.

– Можно здесь закурить? – обернулась Эльза к Опарышу. – Как вы относитесь к подростковому курению?

– Кури на здоровье! – хмыкнул Опарыш. – Я сам в ваши годы садил как сапожник.

– А ты, Чёртик, не хочешь покурить? Поди, и сигареты кончились. Тяжело тебе пришлось, бедолажка!

Эльза вытащила из кармана пачку и протянула ее Чёрту. Она угощала его! Она распоряжалась его желаниями! Она живописала этой чмошной компании его трудное положение и серую убогую жизнь в засаде! Она правила бал!

Чёрт проглотил тяжелый, вязкий ком и отвернулся. Как бы он ударил эту шлюху по морде, ах, с каким бы удовольствием! За то, что комедию ломала, за то, что все-таки проползла, змея, в его дом, чмошников безмозглых привела…

– Не хочешь… Бедненький! А мы стоим внизу, обсуждаем, как наш Чёртик там один, без своих друзей, видим, твой брат идет. Решили спросить о твоем драгоценном здоровье. То да сё, он нас и пригласил, чтобы мы тебя повидали.

– Чего ты хочешь? – все тем же незнакомым, хриплым голосом спросил Чёрт.

– А мы ничего не хотим. Только скажи, что так больше делать не будешь. И всё. Скажи друзьям-соратникам.

Чёрт вздрогнул. Вот оно что! Он должен пролепетать: «Я больше не буду так делать, ребята» – и еще руки сложить, как в детском саду, на интересном месте, пай-мальчик, повинную головку опустить…

– Ну, Чёртик, обещай нам при старшем брате, что ты так больше делать не будешь. А то мы волнуемся, вдруг ты снова… А, Чёртик?

Они все на него выжидательно уставились. Опарыш, кажется, не мог сообразить, что происходит. Или не хотел. Он привел молодых паучат к молодому паучку и теперь с наслаждением наблюдал за их поединком. Вот потеха-то! Он видел, видел, не мог не видеть, что Чёрту плохо, тяжело, и, довольный, ухмылялся в жесткие усы.

Черная волна ненависти поднялась из недр Чёртовой души. В глазах потемнело, слезы брызнули из его измученных бессонницей глаз.

Чёрт вскочил. И сразу они увидели в его руке нож.

– Брось… – тихо, испуганно проговорил Опарыш.

– Если кто ко мне подойдет… Если кто из вас встанет…

Чёрт, пятясь, начал выходить из комнаты.

Слезы жгли его щеки и сухие губы. Видели ли они его слезы?

В прихожей сорвал с вешалки куртку, но натягивать не стал – волочил по полу. Подхватил со старых газет сумку.

Открыл замок. Хотел крикнуть им на прощание что-нибудь такое, о чем бы они долго вспоминали. Но горло перехватил спазм. Чёрт с трудом дышал, а сердце билось в сумасшедшем ритме. Хлопнул дверью, вызвал лифт.

Нож он не убирал пока. Хотя был уверен: не кинутся они сейчас вслед, боятся, все до единого боятся маленького кусочка заточенной стали. Решили, что он рехнулся, сдвинулся. Пусть.

Чёрт спустился на лифте вниз, бросил нож в тощую сумку, натянул куртку и вышел на улицу.

Свободен. Впереди – ночь, неизвестность. Над городом собиралась гроза.

Задыхаясь, Чёрт бродил по городу. Куда он мог податься? Друзей у него не было. К Тортиле, на дачу? Нет. Там его могли вычислить и найти в любую минуту…

Чёрт поймал себя на мысли, что избегает тех переулков и улиц, по которым когда-то гарцевал с командой. Жмется к домам, боится солнечных площадей, прячется в тень. Присаживается отдохнуть и съесть жесткий, пережаренный пирожок только на лавки под сенью ветвистых кустов.

У него будто выросли сто ушей и тысяча глаз. Он не пропускал ни одного прохожего: его выросшее до слоновьих размеров внимание было направлено одновременно на всех и вся. Он страшно уставал от ежесекундного изматывающего наблюдения. Будто воду таскал целыми днями – так гудели его плечи и ныла спина.

Самой отвратительно-душной мыслью было то, что он, Чёрт, мафия, умный, красивый, гордый, спасает свою шкуру. Именно – спасает. Именно – свою. Именно – шкуру. Он уткнулся в сквере в ствол пыльной липы и завыл. Слезы не брызнули, даже крика не получилось, только хриплый, изнутри идущий вой.

Так он выл, пожалуй, еще один раз в жизни. Когда ему было четыре года.

Хэнк и Лора ушли в гости, велев Опарышу уложить брата спать ровно в девять. Как только за ними закрылась дверь, Опарыш позвонил своим дружкам, те явились незамедлительно, начали орать, крутить кассеты с оглушительными записями, курить, один даже задрал ноги на журнальный столик – у них, шестнадцатилетних лоботрясов, началась красивая жизнь.

Чёрт стоял в дверях гостиной и хныкал. Ему не нравилось то, что происходило в квартире. Его пугали музыка и кислый дым.

– Эй, заткнись! – приказал Опарыш. – Кому сказал?!

Чёрт не затыкался. Он хныкал все громче и занудливее.

– Не хочешь заткнуться? Я тебя сейчас заткну.

Опарыш встал с тахты, схватил Чёрта за руку и кинул на стул.

– Садись!

Чёрт, ошарашенный, маленький, жалкий, на минуту замолчал. Но потом захныкал еще громче.

Опарыш сходил не спеша в ванную комнату, взял моток новых бельевых веревок, чулок Лоры и, вернувшись в комнату, привязал Чёрта к спинке. Младший брат и сообразить не успел, что с ним произошло.

Когда он пошевелил руками и ногами, понял: не вырваться, не убежать, не спрятаться – и зарыдал.

Опарыш поморщился. Ловко натянул на голову Чёрта Лорин чулок. Компания довольно загоготала.

В чулке было душно, темно. Чёрт плохо теперь различал оскаленные лица, но рыдать не прекращал ни на секунду.

– Надоел, короед! – буркнул Опарыш и вынес Чёрта со стулом в комнату родителей, самую дальнюю. Там он поставил стул к стене, дав под сиденье пинка, и ушел, плотно закрыв дверь.