на более-менее спокойной местности, я прижималась к Эггерту, просто держалась за него, успокаивалась, выдыхала. Плохо находиться в собственном кошмаре, невероятно ужасно. Это даже не сон наяву, но многократно хуже. Впереди новая партия «музейных экспонатов». Нельзя зацепиться ни за коготь, ни за край меча – я отчего-то была в этом уверена. Они оживут тогда, они кинутся на нас.

Меня гладили по спине пальцы Пью, и я медленно выдыхала, копила силы на очередной рывок. Хотела сказать «не могу», но глотала слова, понимала: мне придется через это пройти. Шаг за шагом. Даже если делать это предстоит до вечера.

Не знаю, сколько мы плутали по коридорам, наполненным «гостями», – в какой-то момент я поймала себя на чувстве, что устаю бояться. Что все более воспринимаю окружающее как игру, несмотря на посеревшее небо над головой, на тревожную «киношную» атмосферу.

Просто вперед. Пару десятков метров. И еще.

Кажется, мутанты стояли чуть реже и дистанция между ними все длиннее.

– Они все еще есть?

– Да.

– Больше? Меньше?

– Кажется, меньше…

Главное, не думать о них, об этом. И я принялась вместо страха концентрироваться на мысли об «окне», через которое видно солнце. Где-то обязательно встретится бойница, и я увижу солнце – так будет, мне этого очень хочется.

Мои кроссовки уже на автомате переступали через слизистые, похожие на отрезанные головы образования – вероятно, это тоже были враги. Я более о них не думала. Главное, не задевать мечи, не касаться рук, ножен. И в какой-то момент ощутила себя привыкшим к лежащим на каталках холодным телам патологоанатом.

«Вода» – в каком виде она тут может быть? В садах не устанавливают бассейны, но, может, устанавливают краны? Питьевые фонтаны?

В следующий раз, когда я вернулась сознанием к происходящему вокруг, я вдруг поняла, что мы идем по пустым коридорам. Больше не переступаем через непонятные вещи, не огибаем уродливых атлетов в касках. Вернулась мягкая голубизна неба, а последний монстр, встретившийся на пути, мерцал.

– Пью, у меня получилось… – выдохнула я, привычно забыв настоящее имя спутника.

– Расскажи словами, что ты видишь?

– Монстр. Он мерцает, он стал полупрозрачным, через него даже – и я совершила то, на что час назад не отважилась бы, – проходит насквозь рука.

Я выдохнула от облегчения, от восторга, смешанного с остатками страха. И еще от того, что меня крепко прижал к себе Эггерт. Прижал к себе головой, как сестренку, поцеловал в висок.

– Ты молодец. Молодец. – Похвалил емко и коротко.

Вдруг стало ясно, что все это время – пусть скрыто и неявно – он тоже боялся атаки.

Спустя пару минут я побежала вперед, оставив Пью привычно ориентироваться по звукам. Не смогла удержаться, помчалась к тому, что так хотела увидеть – по правую сторону в изгороди зияло окно, сквозь которое лучи заливали зелень лабиринта.

«Окно!» – орала я невидимому щенку и вдруг почувствовала его веселую отдачу. А как же! – все по высшему разряду. И привычный восторг пространства, слившийся с моим. Я видела его, видела! Солнце! Оно так и висело над горизонтом яркое, удивительное, обеспечившее этому месту вечный рассвет – мое любимое время суток. Солнце… Солнце… Я не видела его много лет. Я вдыхала и выдыхала, как наркоман, дорвавшийся до дозы.

– Кристина, что случилось? – меня нагнал Эггерт, остановился рядом. – Ты отыскала воду?

– Я отыскала то, что хотела, – прошептала я с изумлением, – солнце.

Его лучи катились поверх туманных волн, будто лабиринт располагался на холме, а далекие низины были залиты молоком. И золотой прозрачный свет, слепящий, великолепный. Наверное, нужно было пощадить глаза, но мне нужен был этот восторг, я слишком давно его не чувствовала.

– Солнце? – переспросил Эггерт.

– Да. Освещает туман оранжевым светом. Мы как будто на холме, знаешь, а вокруг живописный бесконечный пейзаж. Я бы такой на календарь…

Я повернулась к Пью и успела уловить исходящую от него досаду. Конечно, он не мог видеть то, что я описывала. И неспособность созерцать красоту била его по больному – я ощущала чужую боль, граничившую с отчаянием.

– Прости, – прошептала я, – мне не следовало…

Что не следовало? Говорить ему об этом? Расписывать великолепие вида? Ранить? Радоваться самой?

А радоваться хотелось. Я понимала, что не отлипну от «бойницы» еще как минимум десять минут. И захлебывалось благодарностью сердце – спасибо тебе, ИИ, похожий на веселого щенка. Ты сделал мне великий подарок.

Серые глаза Эггерта, смотревшие на солнце, но не видевшие его, были печальны. Я никогда не лезла в чужую душу, но в этот момент не удержалась.

– Ты с рождения слепой? Или стал таким…недавно?

Что-то жесткое мелькнуло в красивом лице, стальное. Будто наружу временно показался один из тех пластов, которые я отчетливо ощутила в баре при знакомстве.

– Я не хотел бы об этом говорить. – Пауза. – Не люблю, когда меня жалеют.

Я открыла и закрыла рот. Хотела было сообщить, что мы просто попутчики, что мне можно довериться, что я постараюсь понять. Но после вздохнула – я тоже не люблю жалость. Да он и не обязан мне исповедоваться.

– Воды пока нет?

– Нет.

– Нужно еще раз сделать запрос.

– Да… Хорошо…

Только полюбуюсь видом из окна, только запечатлею его в памяти до мельчайшей детали. Солнце. Это мое солнце. Созданное специально для меня – душа ширилась от восторга. Где-то на фоне вилял хвостом ИИ.

Вода… Вода… Вода…

Настроиться на слушающее меня пространство в этот раз вышло легче, быстрее. Вот только вода на ум не шла, хотя я честно пыталась представить то подземную, следовавшую под лабиринтом сеть труб, то водопады, то стоявшие вдоль изгороди пластиковые пятилитровые бутыли.

Разум, однако, соскальзывал на мысли о Пью. И шла на ум совершенно другая четкая картинка: я, касающаяся его лица с восторгом, с льющимся наружу счастьем, потому что Эггерт прозрел. Вот чего я хотела – еще одного чуда. Ведь это место само по себе чудо, здесь возможно все! Невидимый щенок впервые смотрел на меня задумчиво, будто проверяя мое намерение на прочность.

«Да, я этого хочу. Очень…. Пусть он начнет видеть, придумай что-нибудь…»

ИИ не отзывался, наблюдал. Я же, кажется, впервые ощущала некое желание железобетонным, уверенным – хочу, и всё! Плевать на условия, плевать на всё.

«Сделай это, сделай это, сделай… Как угодно, придумай»

Я буду радоваться вместе с Пью, я буду смеяться, я пропитаюсь такой радостью, какой не испытывала никогда. Буду держать его лицо в своих ладонях, буду внутренне кружить от счастья, я запомню этот момент на всю жизнь.

«Сделай!»

Взгляд пространства казался мне не только задумчивым, но и хитрым. Вспомнилось вдруг, что ИИ властен над всем вокруг, кроме настоящих людей, ведь люди – не часть его материи. А Эггерт настоящий.

«Все равно…» – упиралась я мулом.

О воде не думалось; я зависла, чувствуя подушечками своих пальцев небритые щеки неслепого более спутника. Мы будем смеяться вместе, будем счастливы вместе.

Неизвестно, сколько бы я провисела в материализованном уже в моем воображении желании, но Эггерт вновь тронул меня за руку. Вероятно, время в голове и наяву шло по-разному.

– Пора?

– Пора. Пить хочется.

Пить и правда хотелось.

(Alexander Volosnikov – Loving Hearts)

Бессилие – неприятное чувство. К нему, как и ко всему в этой жизни, привыкаешь. Оно с рождения въедается в тебя, как дорожная пыль в подошвы, становится частью твоего бытия, мышления. И здесь чувство бессилия впервые выветривалось из меня, заменяясь чем-то, похожим на могущество. Я ощущала себя иначе, я думала иначе, я планировала. Я рассматривала мир вокруг и размышляла о том, что на что стоило бы заменить. Куда я хотела бы прийти вечером, что еще могла запросить ИИ соткать вне лабиринта. Это новое сладкое чувство пьянило, как нектар, оно дарило крылья – надоела темнота? Уберем темноту. Хочется свежего ветра? Добавим. И невероятно приятной была мысль о том, что могущество мое растет с новой привычкой мыслить иначе – больше я не имела дел с «тем, что есть»,