носа, щеки, закрытые глаза…

– У тебя не курносый нос. И не круглое лицо.

– Напугала тебя? – я тихонько тряслась от смеха.

Пальцы перешли к губам – смех затих. Теперь накатывало возбуждение. Хотелось, чтобы эти пальцы чуть оттянули нижнюю губу, по-мужски так, чтобы один из них скользнул в рот. Только бы не выдать себя с потрохами, только бы не начать шумно дышать. Когда мужчина касается твоего рта, это сексуально, это включает невидимые триггеры наслаждения и выключает триггеры здравого смысла. Зачем ему уголок моего рта? Почему он обводит мои губы в третий раз? И почему я больше не ощущаю, как пах Эггерта касается моих ягодиц? Потому что уловлю возбуждение? Или потому, что, наоборот, его не уловлю? Последнее точно станет ушатом холодной воды…

Уши. Форма, мочки, каждый завиток. Меня еще никогда в жизни никто так сильно не возбуждал, а ведь это всего лишь касания. Очень ласковые, почти невесомые. Мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно – «что он со мной делает?»

После шея. Теперь я знала, что я одна большая сплошная эрогенная зона. Неважно, затылок это, боковая поверхность, которую часто ласкают локоны или же кожа гортани. Чуть вниз. Впадина между ключицами. То место, куда ложится кулон, если цепочка короткая, – оказывается, оно безумно чувствительное. Мне казалось, я пребываю в трансе, в состоянии медленного нарастающего возбуждения, которое будет потом не погасить.

«Тормози, Пью…»

Он касался верхней части тела, а наливалась жаром нижняя. Нечестно.

«Тормози… Не тормози…» Я не знала, чего хочу больше. Чтобы он оказался джентльменом или же тем, над кем не властны чужие нормы морали? Ведь он ощупал мое лицо, убедился, что я не круглолицая, не тонкогубая… Неужели продолжит?

– Какого цвета твои волосы?

– Увидишь.

Наверное, это было резковато. Про цвет моих глаз он не стал спрашивать тоже, как не стал и тормозить. Когда его ладонь легко и просто, безо всякого смущения легла на мою грудь, я окончательно размякла. Никому другому я не позволила бы вот так, …но ему… Ему хотелось позволять все. Он чуть сжал ладонью мой чуть-чуть недотягивающий до тройки размер, и я поняла, что этой ночью мне будет очень сложно спать. Чрезвычайно сложно. Ни тебе вопроса о разрешении продолжить, ни тормозов.

Таким и должен быть мужчина, думалось мне тем, что превратилось в желе, он просто должен делать то, что хочет. Мягко и настойчиво. «Неотвратимо». Пальцы нащупали сквозь ткань сосок, сжали его совсем легонько – меня же прострелило возбуждением так, что я едва не выгнулась. Дыхание прерывалось. Изучению моей груди Эггерт посвятил добрую пару минут, после не оставил без внимания вторую.

Я не знала, смеяться мне, ругаться или же просто «сдаться». Да и поздно уже «ругаться».

Пью сейчас был хозяином ситуации. Его ладонь проползла по моему животу, исследовала изгиб талии и медленно переползла на бедро. Пальцы погладили ногу, и я поняла, что джинсы вовсе не помеха чувствительности, что они лишь пикантная деталь. Вызвав внутри ворох огненных искр, Эггерт прошелся касанием по линии сжатых бедер – еще чуть выше, и достигнет лобка… То был самый ожидаемый мной момент. Далее должен был следовать мой разворот, жаркое слияние наших губ в поцелуе, а после мне уже чудилось навалившееся сверху тело…

Но Эггерт просто отнял руку. Он вернул её туда, где она лежала с самого начала – поверх моего плеча. Он снова просто обнимал меня – так чинно, будто не исследовал только что, будто не превратил меня в сплошную лаву, желающую продолжения.

– Спасибо, я убедился.

Я не знала, молиться мне или взрываться.

– В чем?

– В том, что ты красивая.

И дальше – тишина. Потрескивание углей, тихий стрекот цикад.

– И все? – я готова была откусить себе язык за этот вопрос. – Ты оставишь меня…вот так?

Смешок прозвучал мягко, но я готова была за него стукнуть.

– Ты же меня так оставила.

Хотелось застонать.

Черт… Да. Я действительно так его оставила, еще и опоила. Но ведь нельзя после подобного «ощупывания» просто взять и скрутить термометр с плюс восьмидесяти четырех до ноля. Тело так не работает. Никогда в жизни не просила мужчину продолжить, никогда не думала, что попрошу, но и ситуация отличалась. Я раньше никогда никого так не хотела, как хотела сейчас Пью. До умопомрачения, до желания действительно молить. У меня распахнулась душа, я нуждалась в этом мужчине. Невероятно, но факт.

– Я…готова…исправиться.

Но, вероятно, не был готов предоставить этот шанс мне Эггерт. Потому что послушалось тихое:

– Спи.

Ну, это уже ни в какие ворота!

– Спи?

– Тогда подумай о том, чтобы нам уже выйти из лабиринта.

Я окончательно обиделась. Он не так прост, этот мужик, он стальной, жесткий, он… непредсказуемый. Другой бы точно использовал ситуацию, тем более тот, кто давно не был с женщиной. Может, что-то его пальцам ощутилось «не так»?

Я закрыла глаза, но не понимала, как можно спать. Лишь процедила:

– А тебе не все равно, где ходить? Ты все равно не видишь, лабиринт или не лабиринт.

Намеренный ответный удар.

Пью не ответил.

До меня долетел лишь отголосок его всколыхнувшейся боли, которую он подавил.

(Veronica Bravo – Deep)

Я никогда не просила ни одного мужчину «о продолжении», не собиралась и в этот раз. Вот только тело ломило желанием разрядки. Любое касание человека, лежащего сзади, одно только его присутствие рядом дурманило мозг пьяным облаком. Ушли мысли, исчезла логика, по телу прокатывались волны. Если бы сейчас ИИ просветил меня как радар, он бы увидел, как плещет изнутри наружу неутоленное желание, изливается вовне подобно пару из ароматической лампы.

Я ждала, пока Эггерт уснет. Он должен был когда-нибудь уснуть, и я сдерживалась до последнего. Когда уловила его размеренное дыхание, настолько осторожно, настолько могла, расстегнула ширинку собственных джинсов. Двигаясь максимально тихо, по миллиметру проникла ладонью в плавки, коснулась того, что отчаянно жаждало прикосновения. С параноидальным вниманием наблюдая за тем, чтобы не вздрагивать, погладила себя. Еще и еще… Конечно, мне хотелось там не себя, а его. Его хотелось до отчаянно стиснутых зубов. А мужской пах, как назло, меня так и не касался. Правда, хватало и того, что меня до сих пор обнимала теплая рука. Вместе с ней проникала в мозг и чужая аура, аура на удивление легко покоряющая, и я…и я бы довела процесс до конца. Но вдруг подумала, что в финале начну выгибаться, как эпилептик, стонать – Пью проснется, все поймет.

Не знаю, почему я остановилась. Стыд или не стыд. Хотелось все-таки там его, не себя, хотелось настолько, что свои прикосновения казались не то что компромиссом – неким пшиком. Фальшивкой. Не стоили они того, чтобы в финале будить того, кто лежал сзади. Равно как и пробуждать его понимание того, что я слаба, что не сумела сдержаться. Что я не хозяин своим чувствам. Плюс ширилась в груди дыра – печаль от того, что меня не приняли, не пожелали как женщину. Она, эта печаль, смешанная с досадой, наверное, заставила меня замереть. После убрать руку оттуда, где она не радовала так, как порадовала бы чужая.

Ширинку я застегнула тихо.

Подумала, что буду помнить этот момент с грустью. Постараюсь о нем забыть, закопаю в памяти глубоко, вот только понимала, что чувство отвергнутости засядет где-то внутри. И еще сильнее, наверное, сольется Лейка…

Я постаралась вздохнуть неслышно, сунула ладонь под щеку.

И в этот момент раздался тихий и совершенно не сонный голос:

– Мне нравится, как ты пахнешь.

Я знала, какой запах он имел в виду. У Эггерта было развито все, в том числе обоняние; меня же захлестнул стыд, на этот раз очевидный, жгучий. Он не спал, он за всем наблюдал. Я буду молчать до последнего, ни к чему вести диалоги, мне просто нужно это пережить. Много эмоций, все