лагерей Майданек и Треблинка), а также поэтом, писателем и военным корреспондентом Константином Симоновым. Описать увиденное в Майданеке было поручено последнему[98], а очерк В. Гроссмана вышел в 1944 году в ноябрьском номере журнала «Знамя»[99] и в следующем году был издан малоформатной, около 60 страниц, брошюрой[100], которая использовалась на Нюрнбергском процессе в качестве обвинительного документа. До этого в СССР несколько лет (с 1942 года) тема нацистских концентрационных лагерей затрагивалась только в периодической печати[101].

В своем очерке В. Гроссман впервые попытался передать психологическое самоощущение человека, обреченного на смерть, но пытающегося отогнать от себя мысль о невозможности спасения. Автор точно указывает этапы десоциализации узников на пути к гибели (раздевание, сдача имущества, ценностей, насилие), резкие, ошеломляющие контрасты: евреи и граждане различных европейских государств, сами приезжающие в Треблинку в спальных вагонах по купленным билетам, великолепной архитектуры здание с газовыми камерами, внешний облик которого восхищал обреченных на смерть цыган, дети, утешающие перед смертью своих родителей. В. Гроссман впервые попытался понять психологию убийц, считая одной из ее фундаментальных основ любовь к порядку и регламенту, доведенную до пределов абсурда. Очерк «Треблинский ад» на долгое время стал едва ли не самым заметным произведением В. Гроссмана. Тогда же, в конце войны, вместе с писателем И. Эренбургом Гроссман стал составлять и редактировать «Черную книгу» о массовом истреблении советских евреев в нацистских концентрационных лагерях и других местах уничтожения. Была сделана верстка, но в 1948 году набор книги был рассыпан, и позднее по уцелевшей рукописи «Черная книга» была опубликована в Израиле, США и других странах[102]. Брошюра В. Гроссмана стала толчком к формированию отечественной историографической базы феноменологии Концентрационного мира.

Очерк К. Симонова представлял собой описание внутреннего устройства Майданека, небольшое собрание свидетельств очевидцев и несколько фотографий лагеря. Поскольку сразу после освобождения лагеря невозможно было проверить данные, которые оказались в распоряжении автора, в книгу К. Симонова попали яркие, но недостоверные детали, как, например, история одного из погибших узников лагеря, который представился премьер-министром Франции Леоном Блюмом и сообщил перед смертью, что сознательно выбрал арест и заключение в лагерь, чтобы «разделить судьбу своего народа». В действительности Леон Блюм находился в заключении не в Майданеке, а в Бухенвальде, где выжил, после чего вернулся во Францию, вошел во временное правительство де Голля, а затем на короткое время даже возглавил государство и правительство. Родной брат Леона, Рене Блюм, действительно погиб в концентрационном лагере, но опять же не в Майданеке, а в Освенциме. В целом же К. Симонов в своем очерке стремился не столько к пониманию, осмыслению произошедшего, сколько к описанию, фиксации случившегося, и в этом отношении работа К. Симонова существенно уступает очерку В. Гроссмана.

В декабре 1944 года из печати выходит небольшая, изданная политическим управлением Ленинградского фронта брошюра о концентрационном лагере Клога на территории Эстонии[103]. Лагерь, в котором массово уничтожались заключенные, был освобожден советскими войсками настолько быстро, что эсэсовцы не успели уничтожить тела жертв. В брошюре были подробно зафиксированы состояние лагеря на момент освобождения и те следы геноцида, которые застали освободители.

В 1944 или начале 1945 года журналисты и писатели В. Каверин и П. Антокольский встретились с некоторыми участниками восстания в лагере смерти Собибор и руководителем этого восстания А. Печерским, который познакомил их со своей рукописью воспоминаний о восстании[104]. В результате в апрельском номере журнала «Знамя» за 1945 год вышел их очерк «Восстание в Собибуре»[105], вошедший позднее в «Черную книгу». Этот очерк стал одной из первых масштабных публикаций о Собиборе. Однако авторы очерка почти не касаются внутренней жизни заключенных лагеря и ее особенностей, почти целиком сосредоточиваясь только на подробностях восстания.

В январе 1945 года, буквально через несколько дней после освобождения Освенцима, в лагере побывал писатель Борис Полевой. Он побеседовал с узниками лагеря, сторонними свидетелями и впечатления от увиденного и услышанного изложил через несколько дней в четырехстраничной докладной записке начальнику политуправления 1-го Украинского фронта генерал-майору Ф.В. Яшечкину[106], а в феврале 1945 года – в статье «Комбинат смерти в Освенциме»[107] в газете «Правда». В апреле 1946 года (сразу после допроса Нюрнбергским трибуналом коменданта Освенцима Р. Хёсса – писатель присутствовал на процессе) Полевой написал статью «Дымы Освенцима», предназначенную для отдела печати Великобритании Совинформбюро[108]. В ней он соединил впечатления от лагеря и от допроса его коменданта. Он называл Освенцим «вершиной изуверской фашистской фантазии, описывал газовые камеры, места массовых расстрелов, псарни, вещевые склады и даже явился свидетелем последних минут бельгийского искусствоведа Ж. Пернаса – умирающий успел сказать перед смертью несколько слов, прося об отмщении. Б. Полевой отмечает «страшную обыденность» коменданта Освенцима Р. Хёсса и точно подмечает отношение последнего к лагерю: «Страшные дымы Освенцима, по его мнению, были ничем не хуже, чем дым любой другой фабрики или завода, работавших на потребу фашистского рейха» (много лет спустя сходство промышленной фабрики и Освенцима подробно рассмотрит З. Бауман в одной из своих работ). К сожалению, данная статья по неизвестным причинам так и не увидела свет и была извлечена из архивов Министерства обороны РФ и опубликована только в 2015 году.

Судя по всему, такого рода материалы, как указанная статья, по каким-то существенным причинам с большим трудом находили дорогу к читателю. «Сейчас я записываю, – писал Б. Полевой, – все это (впечатления от войны в целом и Нюрнбергского процесса в частности. – Б.Я.) без особой надежды когда-либо опубликовать, ибо все попытки напечатать мои дневники в журналах или книгой до сих пор не удавались. Кроме нескольких клочков о Великолуцкой операции, которые дал «Октябрь», все так и лежат дома до лучших времен, и я не знаю, настанут ли они когда-нибудь, эти «лучшие времена». Пусть все эти мои записи послужат хотя бы первичным сырьем для какого-нибудь будущего Льва Толстого, который в близком, а вернее всего в отдаленном будущем, когда утихнут бушующие страсти, будет восстанавливать полную картину Второй мировой войны»[109].

Б. Полевой имел в виду новую книгу, которую он начал писать сразу по итогам Нюрнбергского процесса в 1946–1947 годах, но по указанным причинам смог закончить ее только через два десятилетия, в 1967–1968 годах, а выпустить в свет – еще через год. Это книга «В конце концов. Нюрнбергские дневники», в подробностях, очень эмоционально описывавшая Нюрнбергский процесс, его фигурантов, а также два концентрационных лагеря – Дахау и Освенцим, – в которых побывал автор[110]. Б. Полевой в этой книге делает попытку понять психологию массового убийцы, причины