Еще одним важным источником является брошюра воспоминаний А. Печерского «Восстание в Собибуровском лагере», изданная в Ростове-на Дону в 1945 году[127]. Как уже упоминалось, Александр Печерский был организатором и руководителем знаменитого восстания узников в Собиборе (единственного успешного восстания в истории Концентрационного мира) и написал воспоминания, основываясь на собственных дневниковых записях, тайно сделанных в лагере. Однако исследователь истории восстания и биограф А. Печерского Л. Симкин считает, что данная книга является в значительной степени литературной мистификацией. Хотя некоторые заключенные находили возможность делать записи в лагере, дневник А. Печерского никто никогда не видел и «у него вообще не было такой привычки – вести дневник», некоторые эпизоды, описанные автором, не подтверждены никем из тех, кто находился рядом с А. Печерским в лагере. Также есть сомнения по поводу того, писал ли сам А. Печерский эту книгу, или ее собрали из его отрывочных воспоминаний[128].

После этого издания наступил значительный перерыв и активно такого рода воспоминания продолжили издаваться (очевидно, проходя серьезную цензуру) только с конца 1950 – начала 1960-х годов (А. Никифорова, Ю. Пиляр, М. Придонов, С. Смирнов, М. Темкин, А. Лебедев, Н. Масленников, А. Мельник, С. Голубков, А. Пирогов, А. Иосилевич, В. Сахаров, К. Брендючков, Г. Поливин и др.[129]), однако эти источники, в силу указанных выше причин, тоже недостаточно репрезентативны. Авторы мемуаров сосредоточены главным образом на двух аспектах: зверствах эсэсовцев и внутреннем или открытом сопротивлении лагерному режиму (саботаж, создание подпольных групп и т. д.)[130]. Во многом это было связано с тем, что форму и характер воспоминаний в СССР, в отличие от Запада, должен был определять основополагающий принцип советской культуры – социалистический реализм, имеющий четко очерченные жанровые особенности.

Генрих Гиммлер (в центре) и Рудольф Гесс (первый справа) изучают модель расширения концлагеря Дахау. 1936 г.

Однако вписать в концепцию социалистического реализма воспоминания узников концлагерей было чрезвычайно сложно в силу отсутствия (по понятным причинам) в советской литературе жанра воспоминаний о пребывании в местах заключения как советских, так и нацистских. В 1920—1930-х годах существовал жанр воспоминаний политкаторжан о дореволюционной каторге, тюрьмах и ссылках, но приемы и методы, выработанные для оформления этих воспоминаний (связь с актуальными для времени написания и времени издания проблемами истории революционного движения, обязательная критика немарксистских позиций и подходов авторов, ссылки на эпоху, идеологическое структурирование) не годились для мемуаров бывших узников концентрационных лагерей. Однако и те немногие воспоминания узников, которые могли быть изданы, уже во второй половине 1960-х годов появляются в печати все реже, в то время как за пределами СССР в это же время наблюдается резкое увеличение изданий источников по истории и быту нацистских концентрационных лагерей.

В целом ни в источниках, ни в историографии советского периода не делалось попыток глубокого осмысления произошедшего, масштабной рефлексии полученного опыта и знаний. Такие попытки были впервые сделаны совсем недавно и принадлежат историку Л. Макаровой, философу В. Подороге[131], а также автору настоящей работы[132].

Центром научных интересов доктора исторических наук, профессора Л. Макаровой является идеология национал-социализма, рассматривая которую она уделяет значительное внимание концентрационным лагерям нацизма как одной из самых репрезентативных форм гитлеровского режима. В своих статьях[133], диссертационном исследовании[134], монографии[135] она рассматривает лагеря как важнейшее условие существования нацистского государства, а узников – как ключевой объект воздействия идеологии нацизма, объект, в котором эта идеология приобретала законченное воплощение. Рассматривая различные аспекты внутреннего мира и быта лагерей (от одежды и питания до видов работы и смерти заключенных), Л. Макарова подробно анализирует формы психологической и социальной деформации личности человека в Концентрационном мире, детально останавливаясь на метафизической сущности этих аспектов и раскрывая их семиотическую стратиграфию, смысловое и онтологическое содержание.

В. Подорога рассматривает нацистские лагеря как апофеоз Абсолютного Зла, предсказанного Ф. Кафкой и отраженного С. Беккетом, Зла, оказавшего влияние на всю общественную мысль послевоенной Европы. Следом за Х. Арендт В. Подорога показывает, что проблема зла стала одним из главных вопросов послевоенной европейской интеллектуальной жизни. Однако в своей работе В. Подорога проводит параллели между системой ГУЛАГа и нацистскими лагерями, что, на наш взгляд, является ошибкой (подробнее об этом ниже). В статьях автора настоящей работы намечены основные черты феноменологии смерти, насилия и некоторых бытовых подробностей существования Концентрационного мира, и эти статьи стали теми зернами, из которых выросла данная монография.

Отдельно необходимо сказать о работе М. Полищука «Взывая из бездны. De profundis clamat» [136], претендующей на философское осмысление феномена Концентрационного мира. Невзирая на то что ее автор – доктор философских наук, книга написана в жанре и стилистике бульварной газетной статьи, поэтому на ее страницах встречаются термины «расслабуха», «подфартило», «отсебятина», «эсэсовская братва» и т. д. Книга не содержит научного аппарата, а в качестве источников используются главным образом газетные материалы или давно кочующие по интернет-форумам сюжеты, первоисточник которых, как правило, невозможно установить. Книга изобилует опечатками и неуместными отступлениями от темы (например, на ее страницах встречаются к месту и не к месту отсылки к Новому Завету, мнениям античных и средневековых философов о молодежи, а завершается она сообщением о том, что «работа над рукописью книги завершена 20 января 2017 года в день инаугурации 45-го президента США Дональда Трампа»[137]) и представляет собой неглубокое, менторское толкование нескольких «лежащих на поверхности» мемуарных работ по теме концентрационных лагерей (Ж. Амери, Б. Беттельгейм, П. Леви, Р. Хёсс и т. д.).

Это толкование построено на эмоциональном пересказе общеизвестных трагических сюжетов из истории Концентрационного мира (гибель детей, селекции, казни, голод и болезни и пр.) и содержит сентенции, которые можно свести к банальному и бесспорному выводу, что «это не должно повториться». Работа, претендующая на философский анализ темы и, как сказано в аннотации, «продолжающая исследование проблемы, которая находится в центре рассмотрения в предыдущих книгах автора»[138], тем не менее не содержит попыток не только философского, но в целом и сколько-нибудь серьезного осмысления феноменологии Концентрационного мира. Поэтому книгу М. Полищука невозможно считать вкладом в разработку темы. Таким образом, только Л. Макарова, В. Подорога и автор настоящей работы сделали первые попытки целостного осмысления феноменологии Концентрационного мира, что придает их работам особую актуальность.

Существующая источниковая и историографическая база, как зарубежная, так и отечественная, позволяет на первый взгляд отчасти претендовать на раскрытие феномена Концентрационного мира. Однако в этом процессе возникает