– Ты… – Равенна задохнулась от возмущения.

– Не говори того, о чем можешь пожалеть. – Он предостерегающе поднял руку.

– Поверь мне, я не пожалею.

И все же Равенна ничего не сказала. Она понимала, что находится на свободе лишь по его прихоти. Равенна глубоко вздохнула, прилив адреналина опустошил ее, и она почувствовала страшную усталость.

– Поскольку ты приверженец архаичных взглядов на классовые различия, считаю своим долгом предупредить тебя, что это моя спальня, – проговорила она.

Джонас стоял как громом пораженный.

Равенна быстрым взглядом окинула комнату, которую столь кропотливо приводила в порядок. Старое дерево, неоднократно покрытое специальным воском для мебели, снова сверкало чистотой, мягкая мебель и дорогой ковер тщательно очищены, даже хрустальные капельки на люстре сияли как новенькие.

– Комнаты экономки оказались недостаточно хороши для тебя? – В его глазах сверкнуло предупреждение, которое Равенна предпочла проигнорировать.

– Комнаты экономки отсырели и покрылись плесенью. – Равенна испытала огромное удовольствие, увидев недоумение, застывшее на его лице. – Ты не знал? Как давно ты не был здесь?

Как и следовало ожидать, он проигнорировал ее вопрос.

– Если это твоя комната, давай продолжим разговор в любом другом месте.

Равенна с трудом сдержала крутившуюся на языке колкость и резко развернулась, чтобы выйти из спальни. Однако она не учла свою слабость и почувствовала, что начинает падать. Она словно видела себя со стороны, как в замедленной съемке. Джонас схватил ее за локти, его пальцы были сильными и горячими, они словно обжигали ее через толстый вязаный кардиган.

Лицо Равенны находилось всего в нескольких дюймах от его широкой груди, и она вдохнула уже знакомый ей запах лимона и кожи Джонаса.

Равенна задрожала и зажмурилась, отказываясь принимать сигналы своего тела. Она дрожит от физической слабости, из-за того, что ей совсем недавно пришлось перенести, а вовсе не оттого, что Джонас прикасается к ней.

– Ты в порядке? – спросил он.

Джонас действовал, повинуясь инстинкту, если бы он начал раздумывать, то она бы точно упала. Равенна медленно подняла взгляд, задержавшись на его плотно сжатых губах. Она вспомнила, как эти губы нежно ласкали ее шею, и вздрогнула от охватившего ее желания.

– Все нормально, – хрипло проговорила она и отвела взгляд.

Она не в первый раз с сожалением вспомнила о своих некогда длинных волосах. Как бы ей хотелось использовать их как щит, чтобы укрыться от его испытующего взгляда. Равенна покачала головой. Из всех бед, постигших ее, потеря волос была самой незначительной.

Она осторожно отступила назад, пытаясь обрести равновесие. Джонас сразу же отпустил ее, словно ему неприятно было к ней прикасаться. Равенна сказала себе, что это к лучшему. Если бы Джонас понял, какую власть имеет над ней, то использовал бы это знание в своих интересах.

Они вышли к лестнице, когда Равенна снова заговорила:

– Ты так и не сказал, почему приехал.

– Чтобы проверить тебя, конечно, – быстро отозвался он.

– Убедиться, что я не подворовываю ценности?

– Нет, я решил, что за тобой нужно приглядывать, и, судя по тому, что я увидел, я был прав. – Она заметила неодобрение в его взгляде. – Поэтому я решил остаться.

Равенна наивно полагала, что хуже уже не может быть. Как же она ошибалась…

Джонас внимательно осмотрел большую кухню. Старомодная, но функциональная, она оказалась по-домашнему теплой и уютной, чего он никак не ожидал, следуя за Равенной во владения прислуги.

Яркий солнечный луч осветил тщательно вымытый стол, старомодные деревянные шкафчики и медные кастрюльки, висевшие на одной из стен. Все вместе выглядело как картинка из прошлого. Его прошлого.

Джонас вспомнил, как пил здесь какао с кексом, приготовленным миссис Робертс, заправлявшей тогда на кухне. Он часто выклянчивал у нее какие-нибудь экзотические блюда, приготовленные для изысканных вечеринок, устраиваемых его родителями. Кухарка частенько лечила его ссадины, разрешала раскатывать вместе с ней тесто или готовить пудинг. Ровно до тех пор, пока об этом не узнала его мать. Она считала, что ее сын должен тратить свое драгоценное время на вещи более важные, чем дружба с прислугой.

Джонас моргнул и отвернулся, игнорируя неприятный металлический привкус во рту. Он скрупулезно изучал чистую кухню, вазу с цветами, стоявшую на старинном комоде, и Равенну, суетившуюся на кухне. Ее движения явно говорили о том, что здесь она чувствует себя как дома.

Дочь экономки, она сама назвала себя так, правда? Но было в ней нечто большее.

Джонас, не отрывая взгляда, смотрел на ее ноги, облаченные в болтающиеся на бедрах джинсы, когда она наклонилась, чтобы достать что-то из шкафчика. Его пульс подскочил до небес, когда он смотрел на ее гибкое тело. Исчезла уязвимость, которую он видел в ней раньше, исчез испуг золотисто-карих глаз. Ее слабость беспокоила его. Она едва не упала без сознания, и это не было игрой. Он чувствовал, как она дрожит, видел, какие усилия ей приходится прикладывать, просто чтобы удерживать себя в вертикальном положении.

Он не хотел жалеть ее! И желать ее он тоже не хотел! Но он испытывал к ней и то и другое. Каждый раз, как он видел ее, он словно сходил с ума. В чем бы ни заключалась проблема, сейчас от нее не осталось и следа. Равенна была так грациозна, что Джонас не мог отвести от нее взгляд.

– Держи.

На столе перед ним материализовались чайная пара и тарелка с домашним песочным печеньем.

– Мне стоит проверить еду на наличие яда?

Она не ответила и присела за другой конец стола, отхлебнув из своей чашки, точно такой же, как у него. Белая с синим растительным орнаментом. Это был любимый сервиз миссис Робертс, и она доставала его каждый раз, как приезжал Джонас.

Он потянулся за печеньем и откусил кусочек. Печенье таяло на языке, воскрешая воспоминания из детства. Такое же печенье он ел на этой самой кухне, доведенный отчаянными спорами родителей до того, что он начал искать убежище на кухне. Джонас безжалостно отогнал воспоминания прошлого.

И в чем твой план? Отвлечь меня своими кулинарными навыками? – Вопрос прозвучал по-хамски, но он не мог позволить прошлому обезоружить его.

Равенна не выглядела оскорбленной, хотя челюсти ее плотно сжались, словно она с трудом сдерживала достойный ответ. Это лишь усилило его гнев: Джонас не хотел чувствовать себя неправым.

– Я подумала, что на этот раз мы могли бы поговорить цивилизованно. Извини, ошиблась. Ладно, – она встала и отодвинула свой стул, – я вижу, что ты умираешь от нетерпения увидеть, что я сделала, а что нет, так ведь?

Она была права. Он приехал сюда, чтобы твердо поставить ее на место. И все же с самого своего приезда сюда Джонас чувствовал себя переполненным эмоциями, как будто они ждали этого момента, чтобы вырваться, наконец, на свободу. Его голова взрывалась от непрошеных воспоминаний. И вылить свой гнев на Равенну казалось ему хорошей идеей.