были тренировочной мишенью для всех.

Худшее, что я могу вспомнить, случилось однажды около четырех часов утра. Я засыпал за своим компьютером в дальнем углу нашего офиса. Я просматривал различные фотографии противника и читал отчеты разведки в течение последних нескольких часов. Это грозило затянуться на всю ночь. Весь опорник был темен и необычно тих, дребезжание вентилятора превратилось в фоновый звук, на который уже не обращаешь внимания.

Подумав, что мне нужно прогуляться, чтобы прочистить мозги, я встал и направился в компьютерную лабораторию наверху, где я мог зайти на «Фейсбук»[17] и посмотреть, чем занимаются мои друзья дома, в Кэти, штат Техас. Это то, что большинство парней делали во время простоя, все, что угодно, чтобы сбежать из этого места, ставшего подобием тюрьмы.

Затем это произошло.

На полпути по коридору: гигантская, ослепляющая вспышка света из ниоткуда, как будто кто-то внезапно ударил по коридору гигантской паяльной лампой, а затем в ту же секунду, пока мои глаза горели и пытались привыкнуть, бум! Объект проломился сквозь бетон прямо передо мной, как передняя часть восемнадцатиколесного грузовика, врезавшись в спальный район, где два десятка изможденных солдат пытались отдыхать.

Казалось, все это происходило в замедленной съемке. Вокруг рушились бетон и арматура, и меня швырнуло на землю, по всему телу разлился жар, как будто внезапно распахнулась заслонка мусоросжигательной печи. Повсюду летали искры, меня ударили мелкие обломки от стены. Звон в ушах стоял стереофонический. Затем внезапно все потемнело, и на секунду остались только пыль и дым, а затем вообще ничего.

Я мертв?

Я моргнул и попытался разглядеть что происходит в конце коридора. Черт, невозможно было даже понять, устояло ли здание.

Я не знаю, как долго это продолжалось, но постепенно мои чувства вернулись. У меня снова были руки и ноги. В глубине моих барабанных перепонок началась пульсация — это причиняло адскую боль, как будто что-то зарывалось внутрь. В ушах все еще стоял звон, как будто рядом выстрелили из пистолета. Черт. Я попытался прогнать это прочь. Я зажмурил глаза, а затем открыл их. Мне казалось, что моя голова вот-вот оторвется.

Шатаясь, я попытался опереться об стену. Но взрывы раздались снова, один, затем два, а затем еще один, как будто их сбрасывали прямо сверху.

Должно быть, я снова погрузился в туман, потому что в какой-то момент, когда я стоял там, пытаясь удержать то, что не падало вокруг меня, появился еще один солдат.

Он потряс меня.

— НЕМЕДЛЕННО НАДЕНЬ БРОНЕЖИЛЕТ!

— Что?

— НЕМЕДЛЕННО НАДЕНЬ БРОНЮ!

Потребовалась секунда, чтобы вернуться в реальность. Оглаживаю себя с ног до головы, чтобы убедиться, что мое тело все еще цело.

Я был жив.

Позже я узнал, что другим в то утро повезло меньше. Двадцать ракет «Катюша» проделали дыры в здании. Они были запущены из массивного грузовика с бортовой платформой, припаркованного параллельно нашему зданию на улице напротив.

Кровь была повсюду, как будто кто-то опрокинул кучу ведер с краской. Я помню молодого солдата с оторванными ногами, а вокруг кричали, призывая медиков. Не помню точно, сколько всего парней пострадало в тот день. Может быть, я выбросил это из головы. Но того солдата я буду помнить всегда. Он показал мне, насколько все плохо. Он вызвал у меня желание стереть всю эту чертову страну с лица земли, пока от нее ничего не останется. Я никогда ничего так сильно не ненавидел раньше. Я хотел убить их всех до единого, но я был бессилен.

В последующие часы я узнал, как близко другие были к смерти. Один солдат спокойно читал свою Библию на верхнем этаже, когда две ракеты пролетели прямо мимо него, пробив две большие дыры в здании, по одной с каждой стороны от того места, где он сидел. Чудесным образом на нем нет ни царапины. Просто немного пыли на его одежде.

Может быть, ему повезло. Возможно, это означало, что Бог был. Я не знаю. Я просто знал, что война была в самом худшем состоянии, и я боялся больше, чем когда-либо прежде.

* * *

После этого утра я решил позвонить домой. К телефону уже выстроилась очередь — того же хотелось всем. Я еще не переоделся из своей грязной, изорванной одежды. Мне нужно было услышать мамин голос. Мне нужно было сбежать от войны. Просто поговорить о чем-нибудь другом.

— Как прошел твой день? — спросила она.

Я звонил ей каждые пару месяцев, просто чтобы отметиться. Обычно я мало говорил обо всех опасностях. Я не хотел, чтобы она волновалась. Я не хотел, чтобы она знала, что еще несколько шагов по коридору, и меня могли легко убить. Мы болтали об обычных домашних делах — как дела в семье, чем она занимается. Я старался поддерживать оптимистичный настрой.

Но на этот раз я почувствовал, что раскалываюсь. Я не смог проявить обычного энтузиазма.

— Дела идут хорошо, — сказал я. — Как обычно.

— Как обычно?

— Не бери в голову.

— Что-то случилось, не так ли?

Наступило долгое молчание. И тогда я сломался.

— Я не уверен, что вернусь живым, — сказал я, мой голос дрогнул, когда страх, который я держал внутри, взял верх. Я рассказал ей о ракетной атаке. — Вопрос времени, когда придет моя очередь.

Она была… озадачена, что ли? Сначала она ничего не сказала. Она предполагала, что жизнь не так уж опасна. Что я был в безопасности.

Она начала плакать.

— Прости, мам, здесь все плохо.

— Ты не должен так говорить, — сказала она. — Ты не должен этого делать.

— Мама.

— Все будет хорошо.

Но мы оба знали, что зашли во тьму, где никогда раньше не были.

* * *

Естественно, атаки бесили, вызывая непреодолимое желание вдарить как следует в ответ. Мысли крутились вокруг того, что я мог бы сделать по-другому, как я мог бы изменить ситуацию, дать отпор.

Я сразу подумал о спорадических полетах «Предаторов».

Я поговорил с пилотом дрона, сопровождавшего «мусорный патруль» и спросил, не попробует ли он другой маршрут. Вместо наблюдения за обочинами дорог я попросил его пролететь над домами, на которые мы планировали совершить налет.

— Нам не помешала бы поддержка, взгляд сверху. Пехоте слишком мало видно, — сказал я ему по защищенной линии. — Тут внизу мы умираем.

С тех пор группа дронов стала поддерживать нас один или два раза в неделю на двух- или трехчасовых рейдах. Даже когда политика начала меняться и командование стало выпускать больше пташек для поддержки их все еще было слишком мало — по крайней мере, для нас. Мы