слегка коснулась моей, и снова, и снова, в то время как мы шли бок о бок. И чтобы показать мне, что я не ошибаюсь, он держал меня за руку очень нежно и крепко — и вдруг его мизинец сцепился с моим, мгновение поиграл с ним, а потом опять очень мягко отпустил мою руку. Ах, что он показал мне посредством всей этой маленькой игры! Какое доверие, сладость и юная любовь!

Мы подошли к одной из двух хижин, и он спустился вниз по каменной стенке возле чайного магазинчика — излюбленного места сборов. Факирананд пришел своим путем, а еще к нам присоединилась Тара Дэви. Теперь Бабаджи с интересом изучал содержимое моей сумки и вынимал краски, которые я повсюду носила с собой, и красную книгу — в ней я хотела нарисовать всё то, что Бабаджи открыл мне той ночью в Германии, чтобы позже отдать ему. Именно эту книгу — красную книгу с чистыми белыми страницами — он схватил и начал в ней что-то рисовать: свои горы, цветную равнину, а потом — большое пламя красного цвета, вылетающее слева вверх. Вверху в небе — два облака. Первая картина готова! Он уже перевернул страницу и рисовал следующую картину: «Патал-Ганга» — большое круглое озеро, в котором берёт свой исток река Гаутама Ганга.

«О, я знаю», — вырвалось у меня, потому что слово «патал» означает «подземный».

«Ты не знаешь», — ответил он кратко и продолжил рисовать. Я почувствовала, что сейчас настал благоприятный момент, чтобы задать вопрос, и дала ему небольшую записку, которую написала вчера ранним вечером, после того как начала видеть его, со словами: «Бабаджи, теперь я могу видеть Господина моей горы твоими глазами. Позволь мне взойти на свою гору через врата твоих глаз. Ты Шива, Господин моей горы». Бабаджи смял этот клочок бумаги, бросил его за спину и сказал: «Ты уже поднялась на свою гору, иначе тебя не было бы здесь и сейчас!»

Что мне делать?

Я спросила Бабаджи о том, что я могла сделать, как бы мне побольше узнать об исцелении и методиках оздоровления природными средствами. Он ответил: «Ты можешь сделать это здесь, в Пуне (там есть школа), или в Германии. Точно так же ты можешь узнать всё и здесь!» А нужно ли мне прежде всего рисовать и писать отдельно или проводить сеансы арт-терапии и психологические сеансы с другими? Он ответил: «Ты должна делать то, что тебе больше всего по сердцу!»

Тогда я рассказала ему, что Дон — мой друг, который заедет за мной сюда, — говорил о том, что во время полета он два раза слышал громкий голос пралайи — растворенного создания, — и спросила его о том, был ли это он — Бабаджи. Последовал ответ: «Это был его собственный внутренний голос».

Я спросила: «Значит, это был не твой голос?» Он ответил: «Это то же самое». Позже было уже невозможно задать ему столько вопросов, как тем утром в долине.

Наступило послеобеденное время, а с ним — песнопения. Скрепя сердце, я пошла вперед и попросила у Бабаджи разрешения подняться на гору Кайлаш. Он поднял вверх обе руки с растопыренными всеми десятью пальцами: «Всякий раз, когда захочешь», — и посмотрел на меня особым взглядом.

Он захотел узнать, с кем я хочу туда подняться. «Я не знаю, — сказала я, — если нужно, то одна». Тогда он послал за Горой Дэ́ви. «Она проводит тебя».

Затем он спросил, когда я хотела это сделать. «Если ты позволишь, то завтра». «Хорошо», — ответил он и обратился ко всем собравшимся с вопросом, есть ли желающие завтра подняться со мной на гору Кайлаш. Поскольку желающих не нашлось, он решил, что со мной пойдет Дэвид. Я была очень счастлива, оживлена. В самом деле: завтра я смогу подняться на гору Кайлаш — на ту гору, которую я носила в себе долгие годы!

Между тем вечернее арати было завершено, а Бабаджи не назначил никого, и даже меня, кто должен был бы на следующее утро прийти к нему на чандан. Было уже поздно и очень темно, когда я стала погружаться в грусть из-за того, что должна отправиться на Кайлаш без чандана, этого особого благословения самого Бабаджи. Несмотря на то, что было уже очень поздно, неожиданно кто-то предложил мне похлебки. Я спустилась на нижнюю ступеньку лестницы дома, где ночевала, и пила похлебку. Вдруг меня ослепил яркий свет факела. «Завтра утром можешь прийти на чандан!»

О Бабаджи, как я была счастлива!

Четверг, 26 января 1978 года, мой шестой день в ашраме

Таинственная темнота опустилась на долину, когда в 3:30 утра я пошла к реке, чтобы искупаться. «О Бабаджи, пожалуйста, сделай сегодняшний день ясным и прекрасным — ведь я хочу подняться на гору! Сделай так, чтобы не было шторма и дождя!»

Было похоже на то, что дождь будет — в частности, гора Кайлаш была окутана плотными темными облаками. Не было видно ни одной звезды. Но я была полна уверенности в себе и ожидала наступления этого дня. И действительно, в 7 часов утра — как раз тогда, когда наступил день и мы отправились в путь — мы увидели, как три гигантских огненных «пальца», простирающиеся от Кайлаша, разгоняли все облака, всю темноту, пока всё небо не стало вновь совершенно чистым и синим.

Этому захватывающему зрелищу предшествовал чандан в 5 часов утра. Снаружи небольших ворот, ведущих в жилище Бабаджи, я увидела еще нескольких человек, замерших в ожидании. Я вошла внутрь в числе последних. «Нила!» — окликнули меня; сегодня я должна была быть первой из подошедших к нему.

Он сидел — суровый, яркий, — наблюдая, как люди сдержанно опускались перед ним на колени. Одной рукой он взял меня за голову, погладил мои волосы, а другой нанес мне на лоб знак