Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, я — воин Аллаха. Я тоже воюю за веру… Ты слыхал про гашишинов? Сам Горный Старец выползал передо мною на карачках и клялся всеми лживыми богами о том, что ни один волос не падёт ни с головы моей, ни с голов моих потомков, потому как я, уподобившись Сулейману, способен видеть прошлое и прозревать грядущее! Я велик, и волею Аллаха, возвышен над остальными людьми… Но, пойми! мне никогда в жизни не пришло бы в голову, что Аллах, оказывается, настолько слабый, что кто-то, пусть я, пусть этот ваш рогатый Иблис умеет стать Ему достойным противником… По-нашему слово "Иблис" означает "вводящий в отчаянье", а отчаянье — это та же трусость. Подумай об этом как-нибудь. И… знаешь, я заметил у вас одну особенность. Как только вы начинаете говорить более о вашем са-та-не, чем о вашем Иисусе, это всегда и всегда оканчивается лишь одним… знаешь, ты, наверное, заметил — чем это обычно оканчивается?
— И чем же?..
— А-а-а… А ты не понимаешь? Ты, вдобавок, или очень хитёр, или действительно так простодушен… как всякий слагатель стихов?.. Так вот, запомни. Это, о чём я только что сказал, всегда влечёт за собою только войну, кровь, неуёмную жажду наживы и — предательство заветов того самого Бога, которому вы поклоняетесь. На устах ваших — слово "Бог", в сердцах же написано слово "Иблис"!.. Прости меня, но это так.
Он помолчал и прибавил напоследок:
— Приближается час молитвы. Тебя ждут пославшие тебя на верную смерть. Сохранять преданность им или… той идее, к которой зовёт тебя твой Бог? — твоё дело. А о нашем разговоре… Подумай, почему я не перерезал тебе горло предыдущей ночью… Лезвие меча твоего да будет отражением твоей души. Поглядывай иногда в это зеркало, воин!
2
— Интересен для меня твой рассказ, сэр рыцарь… — сказал писатель.
Река под обрывом журчала чуть слышно, холодный туман начинал окутывать текущую воду. Писатель, обняв руками колени, смотрел в закат. Вечерний холод давал себя знать…
— Ты б приоделся, Леонтий, — покачал головой рыцарь. — В вещах моих оруженосцев есть запасная одежда.
— Хорошо, спасибо… — Леонтий щёлкнул зажигалкой и закурил — последнюю сигарету, что у него оставалась. — О гробе Господнем скажу только, что его никогда не существовало. Во-первых, евреи тогда не хоронили в гробах. Во-вторых, прочитаем Библию: тело Сына Своего прибрал к себе Господь. В теле Его прибрал… А в третьих… Какой гроб может быть у Того, Кто вездесущ и бессмертен?
— Тогда — за что мы сражались так упорно?
— Этот же вопрос у нас порой задают себе те, кто прошёл "горячие точки". И запивают с горя, когда понимают, что всё это время сражались за чью-то власть и чьи-то деньги… То, что я сейчас услышал от тебя, отчасти подтверждает мои предположения. Но позволь высказать сомнения. Нет, не по поводу смысла твоей высокой речи. Я, по роду моего ремесла, много интересовался эпохой крестовых походов. Прости… но ведь документы свидетельствуют: то, о чём ты сейчас говорил, случилось не с тобой, а с королём Ричардом. Ты же, согласно тем же свидетельствам, написал, конечно же, я не спорю, немало великолепных песен, воспевающих и крестовый поход, и сражения, и геройство воинов в боях с неверными. Но сам никогда в них не участвовал, не так ли?
Сэр Бертран мог вскочить с места и, сверкнув глазами, закричать во всё горло: "ложь! Это наглая ложь!" Но почему-то он не сделал ни того, ни другого.
— Сэр Ричард, — мягко улыбнулся он, — имеет привычку, выслушав чей-нибудь рассказ, пересказывать его другим так, как если бы это случилось с ним. Да, когда-то мы были почти друзьями — до тех пор, пока я не понял всю двуличность этого человека. Начиная бой, он привычно кричит: "Вперёд, герои!", а сам остаётся на месте. Зато потом, после, на пиру, как же разливается его хвастливая, убедительная речь! Это человек пусть и с сердцем льва, но с душонкой гиены. Услышав что-либо о нём, сэр… Леонтий, прошу: не всему верьте.
— А что касается моих сервент… — продолжал он, соображая попутно, правильно ли он поступил, назвав оруженосца рыцарским титулом, — я не знаю, о чём вы имеете честь мне говорить. Возможно, вы… или ваши историки меня с кем-то спутали. Да, я сочинял что-то подобное… ещё до того, как отправиться на Восток. Но теперь… Да, после того разговора, я принимал участие в сражениях, видел падение Ашкелона и наш позор у стен Акры, и наш разгром, когда нас осталось менее четверти прежнего войска, а оставшихся славнейших рыцарей сарацины истребили как цыплят… Вернувшись домой, я постараюсь забыть обо всём этом. Правда, сердце говорит, что этим не окончится, и я ещё не раз схвачусь за рукоять меча, пусть повинуясь данной мною клятве или вступаясь за обиженных. Но всякий раз при этом я буду смотреть в своё зеркало