Пока что она пуста.

Весь день я потратил впустую.

Не знаю почему, но обратный отсчет помогает мне не впасть в апатию. Статистика статистикой, а как будет на самом деле – никто не знает, но сегодня я совершенно не в состоянии думать о том, что случится после дня под номером ноль. Никто не может представить себе, как умрет. Мы стараемся игнорировать смерть. Мы уверены, что уж для нас-то сделают исключение.

Я залезаю в машину и вновь вылезаю. Не очень мне нравится эта машина.

Автомобиль соответствует тому или иному периоду твоей жизни, причем является своего рода символом: сначала ты ездишь на папиной машине, чтобы научиться нормально водить (в моем случае это была дедушкина «рено-4», самая лучшая машина на свете), потом покупаешь машинку б/у немного поспортивней, с двойным приводом, потом встречаешь девушку своей мечты и покупаешь удобную малолитражку с вместительным багажником, чтобы выезжать на романтические прогулки по выходным, а когда появляются дети, ты берешь «стейшн-ваген», самую грустную машину на свете для любителя быстрой езды. И вот я уже вступил в эту самую стадию и боюсь, до последних двух мне не дожить. А последние – это поюзанный «порш» лет в шестьдесят, когда ты тешишь себя мыслью о том, что все еще молод и ничем не хуже сынка миллионера, и, наконец, дорогущий винтажный автомобиль, который ты покупаешь на свое семидесятилетие. Как правило, это та самая модель, на которой ты учился водить. И вот ты залезаешь в машину со слезами радости на глазах и вдруг осознаешь, что гидроусилителя-то нет и что машина едет со скоростью коровы, бредущей по горной дороге. И что у нее нет ни магнитолы, ни навигатора, ни кондиционера, и что окна не открываются при нажатии кнопки, да и кнопки-то нет, и что она потребляет не меньше огромной фуры, а пыхтит, как паровоз прямиком с Дикого Запада, и что пружины сиденья давят в позвоночник и вот-вот продырявят тебя насквозь. Потом ты делаешь круг почета по двору и запираешь ее в гараже. Навсегда. К счастью, всего этого со мной не случится. Я понимаю, что могу думать только о прошлом или о будущем. Точно настоящее потеряло всякий смысл. Но ведь ни прошлого, ни будущего нет! У меня есть настоящее, и только оно. Но я не могу пересилить себя: нейроны снуют взад-вперед, порождая придуманные образы или проваливаясь в воспоминания, точно обезумевшие шарики в старой доброй игре. Но я не сопротивляюсь, я стараюсь не слишком трясти игрушку, ведь если мой мозг откажется работать, это конец. Я отпускаю мысли, и они свободно плавают в бассейне. Никакого контроля с моей стороны. Мой разум не слишком-то светел в последнее время. Вроде бы рака мозга не наблюдается, но мозг работает, точно старый компьютер. Если хорошенько присмотреться, можно разглядеть сообщение с мигающей бомбочкой. То бишь системная ошибка.

Каждый день я надеюсь проснуться и обнаружить, что это всего лишь долгий, нелепый и слишком уж подробный кошмарный сон, какие сняться, когда объешься на ночь, но ничего такого не происходит. Я не просыпаюсь.

Я аккуратно паркуюсь. Здесь, в районе Трастевере, меня уже трижды штрафовали – наверно, инспектор люто меня ненавидит. Ставлю машину в обычном месте, у булочной, где перекидываюсь парой слов с тестем, ни разу не упомянув Фрица, и ем любимый пончик. Мой воробьиный друг сегодня необычайно весел, а я уже иду в сторону спортзала знакомым маршрутом.

Каждая дырочка на тротуаре, каждый камешек мне знакомы. Я уже знаю, когда залает собака и когда на нее закричат из частного дома неподалеку. Я пытаюсь думать о том, что хотел бы успеть за эти девяносто девять дней. Но мне приходит в голову только одна мысль: надо помириться с Паолой.

Я останавливаюсь, достаю тетрадь и пишу:

помириться с Паолой

Потом все зачеркиваю, и снова пишу:

сделать так, чтобы Паола меня простила

Так будет точнее.

Я прихожу на работу и вижу там свою утреннюю группу: шесть грозно-грузных сорокалетних теток. Да, именно так я и хотел сказать. Думаю, вам несложно их представить. Полдюжины одиноких офисных работниц с малиновыми лицами, которые перед тем, как отправиться на работу, ходят в спортзал на мой знаменитый курс «ноги-живот-ягодицы». Они уже давно смирились с тем, что не могут позволить себе персонального тренера, как телеведущие, и довольствуются полноватым, но симпатичным бывшим спортсменом. Думаю, они даже считают меня сексуальным. А я искренне восхищаюсь силой воли, с какой они вкладываются в борьбу с быстротечным временем. Они потеют, но не сдаются. Пока без особых результатов, но их труд над собой вызывает уважение. Некоторые даже намекали мне, что если что, то они бы не прочь… впрочем, я уже и так наломал дров. И я, подобно Микеланджело, концентрируюсь на том, чтобы высечь их ягодицы из жирового камня. И вот сегодня утром я внезапно понимаю, что моя работа нравится мне еще меньше моей машины. Единственное удовлетворение – это тысяча шестьсот евро в месяц, в остальном же я толкаю вспотевшие спины, борюсь против заржавевших суставов и сопротивляюсь силе тяжести, заполняю таблицу упражнений, которые никто не собирается делать, болтаю о безуглеводной диете и сплетничаю. Типичная социально полезная работенка.

Прямо с порога я направляюсь к директору, Эрнесто Беррути. Он – бывший культурист, высоченный тип, напичканный анаболиками, который давит землю бессмысленным весом, занимая пространство, и сообщаю ему, что с конца месяца обрываю свое сотрудничество с чудесным фитнес-клубом «Радуга». Он пытается удержать меня, суля надбавку – тридцать восемь евро в месяц. Тонкий психологический ход. Я смотрю на татуированные в стиле «маори» бицепсы, на длинные седоватые волосы (предлагаю новый закон – запретить носить длинные волосы мужчинам за сорок, у которых уже проступает заметная лысина), на облегающую футболку с изображением «Iron Maiden», вышедшую из моды лет двадцать назад. Я всегда его презирал. Теперь это очевидно. Сто бессмысленных килограммов тупого мяса. Он распространяет в этом районе легкую наркоту, он – мелкий босс квадрата от порта Портезе до Тибра. До этого дня я терпел и старался не видеть, не слышать, не знать. Но сегодня сдерживаться нет сил.

– Тебе нравится работать в этой дыре?

Кажется, до него не доходит смысл моих слов.

– В смысле, когда ты был маленький, ты что, писал в сочинении: «Когда я вырасту, я стану дурацким директором дурацкого фитнес-клуба»?

У меня закрадывается подозрение, что ему обидно такое слышать. Но я продолжаю.

– Ты что, не понимаешь, что ты – как маска комедии дель арте?

Нет, до него не доходит. Я переборщил с заумными словами. Надо бы что-то попроще.

– На тебе все время одни и те же футболки, и все тебе малы, ты носишь хвостик, что давно запрещено во всем Евросоюзе как полное уродство, ты говоришь на сленге, да еще с кучей ошибок, которые даже сложно подсчитать, пожираешь таблетки с такой скоростью и в таких количествах, что через несколько лет станешь импотентом, а когда у тебя что-то спрашивают, ты никогда вовремя не отвечаешь и собеседник должен повторять вопрос снова и снова.