и крошечные ярко-зеленые лепестки, растопыренные во все стороны, отдаленно напоминающие четырехлистный клевер.

При упоминании изумрудного цвета Бран тут же почувствовал, как приятная боль кольнула его сердце. Он корил себя, что не смог сказать вслух «ярко-зеленые, большие лепестки, прямо как твои глаза, Ниса», но продолжал прокручивать это сравнение в своей голове.

— Также нам нужен дудник лесной как жаропонижающее и гусиная лапка. Она поможет снять боль.

— Мы будем искать в лесу гусей? Как лапа бедной птицы, которой здесь и в помине нет, поможет Арин? — переспросила Ниса, в изумлении приподняв брови.

— Конечно же, нет, — неуверенно ответил Бран, и его губы невольно тронула легкая улыбка. — Это такое растение — гусиная лапка или иначе лапчатка гусиная. Оно довольно распространено в лесистой местности, думаю, нам не составит труда его найти.

— И все равно ничегошеньки не понимаю, — буркнула Ниса, опустив белесые, вымокшие под дождем ресницы. — Что-ж, будем руководствоваться твоими знаниями. Все же Ава не зря назвала тебя юным гением, — девочка немного дернулась при упоминании имени хозяйки дома на отшибе леса, ей до сих пор было довольно жутко вспоминать случившиеся с ними события.

— Разве можно доверять мнению чудной колдуньи? — набравшись смелости и воспользовавшись их с Нисой уединенным положением, позволил себе колкую шутку Бран.

Он искренне желал развеселить белокурую девочку. Сам того не понимая, Бран был в полной и бесповоротной мере очарован ею. Все в ней было для юноши невероятно чарующим. Но более всего парня обескураживал ее сильный, даже совсем не принятый в женском обществе, характер. В его груди, голове, да и во всем его существе зарождалось чувство, но пока он о нем даже не догадывался. Брану казалось, что все это игра. Игра его отвыкшего от общения разума, подталкивающая к проявлению эмоций и симпатии к другому, совершенно не походившему на него самого, человеку. Ниса слегка усмехнулась. Кажется, этими словами он все же смог растопить эфемерную стену льда, ненадолго вставшую между ними.

Вой ветра усиливался с каждым шагом, пройденным путниками, колыхая оставленные на ветвях тонкие бесформенные полоски льняной ткани. Атмосфера была не самой подходящей для личного диалога, но Бран, осмелевший от своевременно брошенной сатиры, все же снова позволил себе высказаться.

— Ниса, послушай, я понимаю, что это совершенно не мое дело, но меня съедает любопытство, — аккуратно начал он, стараясь не отпугнуть девочку и не позволить ей увильнуть от его следующего вопроса. — Мне весьма интересно, почему вы с Фицем похожи друг на друга, как две капли воды?

Ниса отвела в сторону взгляд ярко-зеленых глаз и, сомкнув руки в тугой узел на груди, протяжно вздохнула. «Вот и все, теперь она просто закроется от тебя. Лучше бы ты вовсе молчал», — пронеслось в голове у Брана, и огонек надежды на такое желанное им раскрепощение Нисы тут же погас в его груди.

— Это ты верно подметил. Мы двоюродные брат и сестра по материнской линии, — шепнула в ответ Ниса.

Было заметно, что этот разговор не доставляет ей ни малейшего удовольствия, более того, если бы не их уединение, она бы вовсе не стала на него отвечать. Но в белокурой красавице таилось и иное, совсем уж противоречивое чувство, сокрытое глубоко в недрах девичьих мыслей. Создавалось ощущение, что Нисе жизненно необходимо было выговориться, рассказать о том, что ее гложет, что терзает ее разум. И раз на это фактически подтолкнул ее именно Бран, то он и должен стать человеком, которому можно доверить свою тайну.

— А я почему-то думал, что вы брат и сестра по крови. То есть, самые что ни на есть родные, — заинтересованно, но очень тактично заметил Бран.

— Лучше бы так и было, — хмыкнула Ниса себе под нос, продолжая смыкать над грудью обруч, сооруженный из собственных рук.

— Отчего ты так думаешь? Вроде бы у вас не самые теплые отношения, — сказал Бран, нервно потирая ладони, будто между ними был тонкий березовый прутик, и он ревностно пытался разжечь костер. Затем парень немного пришпорил себя, вспоминая о том, что доверие Нисы очень легко потерять. Каждое его слово может стать последним и развалить их диалог, подобно хрупкому карточному домику. — Я хочу сказать, что Фиц в целом такой… весьма недружелюбный тип, но между вами и того больше, словно черная кошка пробежала.

— Ну почти, за исключением того, что черная кошка в нашем случае — это моя упрямая мать, — томно вздыхая, ответила Ниса. — Он не всегда был такой отталкивающей занозой, как сейчас. Его характер резко изменился, когда я стала ему докучать.

— Ты? Докучать? — недоверчиво переспросил Бран, стараясь не оборвать нить плотно натянутой струны их глубоко личной беседы. — Возможно, ты просто привыкла винить во всем себя, Ниса. Но поверь мне, ты одна из самых добрых и порядочных людей, которые мне когда-либо встречались.

Ниса сморщилась, будто опустила нос в банку с тухлыми слипшимися помидорами.

— Видимо, ты встречал на своем пути не слишком много людей. Может ли считаться издевательством то, что я подбила ему глаз, вырвала клок волос на темени или сожгла в камине его любимые книги?

Бран опешил. Он не мог подобрать нужных слов, настолько невероятным ему казалось то, о чем с такой непоколебимой уверенностью говорила эта хрупкая девочка, съеживающаяся в клубочек от непрекращающегося дождя и каждого порыва осеннего бурного ветра.

— Но зачем? — только этот, казалось бы, совсем уж глупый вопрос сорвался с его губ.

Ниса вновь тяжело вдохнула в легкие морозный воздух. Каждое слово выходило из нее, без преувеличения, с великим трудом, и она старалась как можно дольше оттягивать и не признаваться в том, какой секрет таился в ее груди, какую боль она превозмогала, не говоря о нем вслух.

— Мы, Суини, весьма странное семейство, поверь мне на слово. Уже девятое поколение нашего рода сочетается браком со своими двоюродными и троюродными братьями и сестрами. Наши предки считали, что чем теснее связь будущих обрученных, тем лучше это скажется на потомках и тем правильнее это в целом для всей династии. Единственным табу является женитьба единоутробных, потому как это портит кровь, — спешно протараторила Ниса, стараясь не смотреть в сторону Брана, оторопевшего от прилива крови к голове.

На мгновение она почувствовала, как с ее хрупких плеч спадает неподъемный груз, будто она неспешно передает свои печали и страдания собеседнику, отпуская весь невыразимый негатив, накопившийся в ее полном волнения сердце.

— Моя матушка объявила мне о нашей с Фицем помолвке год назад. Не спросила, нет, просто поставила перед фактом. Либо так, либо постричься в монахини и