окружения, смешиваясь воедино, играли свою причудливую симфонию и создавали в обонянии Брана нечто вроде травнической библиотеки, из которой он мог с легкостью выделить то, что ему было необходимо. Нотки прелых осенних листьев окутывал легкий дурман березовой коры, а еловые иголки и крупные шишки, мелко хрустящие под ногами, подобно первому свежему снегу, выделяли из себя неимоверно сладкий, смолистый дух эфирных масел. Но сердцем этого аромата, его душой оставался терпкий землистый петрикор, лихо витающий по всему лесу и слегка щекочущий ноздри юноши. Где-то далеко за стеной плотных ароматов скрывалось нечто неимоверно экзотическое, практически неуловимое. Оно витало над остальными запахами, как белое лебединое перышко над глубоким безмятежным озером.

— Кажется, нашел. Надеюсь, это все же она… ангелика, — выпалил Бран, поспешно свернув с залитой перегнившей листвой тропы.

— Ангелика? О чем ты вообще толкуешь, Бран? — прикрикнула Ниса, стараясь догнать быстро несущегося к цели мальчика.

— Ангелика — это и есть дягиль, — ответил Бран, отодвигая пушистые, низкорастущие кроны и пробираясь все дальше в глушь.

— Дягиль? Этого вроде не было в нашем списке, — начала настаивать Ниса, в уме перебирая озвученные Браном названия трав и не до конца понимая, что он такое замыслил.

— Дягиль — это и есть дудник и ангелика. У растения всего три названия. Одно из них объясняется занимательной, на мой взгляд, легендой. Как-то весной во времена свирепствования чумы монахи нашли это растение у самого подножия монастыря и приняли его за дар архангела, в день поминовения которого и появилась эта лечебная трава. Этот дар они истолковали как средство для борьбы с болезнью и стали жевать его, поэтому послушники дали ему такое чудное название «ангелика». Позже стало понятно, что трава неспособна вылечить от чумы и прочих тяжелых расстройств, тем не менее это ничуть не умаляло ее целительного действия и антисептических свойств.

Ниса молчала. Брану на секунду показалось, что девочка вовсе затерялась в пушистых ветвях хвойных вечнозеленых исполинов, но, обернувшись, понял, что она стоит неподвижно, глядя вдаль прямо на небольшой холмик, на котором Бран, доверяя своему тонкому нюху, надеялся отыскать дудник.

— Ниса, ты уже заметила его? Чего тогда молчишь? — спросил Бран, легонько тряся белокурую девочку за плечо.

Она продолжала молчать, словно бы вовсе не слыша слов юноши.

— Ниса! — прикрикнул Бран, и тут же его рот был закрыт девичьей вспотевшей от длительного пути ладошкой.

— Да замолчи ты уже, дурень! — шикнула на него Ниса, продолжая смотреть на небольшой холм. — Смотри, там что-то движется. Кажется, какое-то животное.

И вправду, переведя взгляд, Бран заметил, как большая круглая тень, прислонившись мордой к основанию травы, пытается вырыть и съесть ее жирные корни. Существо, похоже, не замечало их и продолжало неспешную трапезу, издавая хрюкающие и шаркающие звуки.

— Теперь я поняла, что это такое, — шепотом сказала Ниса, продолжая закрывать и без того немногословный рот товарища. — Еще до того как лес стал запретным, люди из Ардстро пытались вырубить и приобщить плодородные, еще неблагоустроенные территории. Мой отец частенько ходил сюда поохотиться со своими приятелями. В один из пасмурных вечеров он-то и притащил с собой страшную клыкастую морду в сетях. Отец тогда сказал, что из-за того, что споткнулся о корень дерева и навзничь упал лицом в сырую глину, животное чуть не забодало его насмерть. Он тогда был жутко зол из-за своего позора, так как из-за этого дурного происшествия и неприкрытого отцовского дилетантства другие охотники распорядились отдать ему лишь голову мохнатого страшного зверя.

Бран попытался ответить, но рука девочки, закрывающая его обсохшие от непогоды губы, позволила лишь промямлить что-то маловразумительное.

— Ой, прости уж, — поспешно убрав ладонь, сказала Ниса. — Так вот, отец тогда сказал, что деревенские именуют животное диким кабаном. И что с ним нужно быть очень осторожным. Одно неверное движение и он может сорваться, как бешеный пес с цепи, — закончив свою речь, девочка, поддавшись собственным страхам, невольно отошла за тощую спину Брана, ища в нем заступничество и какую-никакую опору.

— Дикий кабан, значит, — медленно произнес Бран, польщенный тем, что Ниса разглядела в нем эдакого доблестного рыцаря. — Ну что-ж, тогда стоит немного повременить со сбором ангелики. Надеюсь, он не растопчет ее своими копытами.

Подростки уместились под одной из пушистых малахитовых елей, полагая, что придется дожидаться ухода зверя восвояси, как минимум, минут двадцать. Но, к их удивлению, ждать совсем не пришлось. Спустя мгновение из кромешной темноты показался второй неясный в своих очертаниях силуэт, что был намного больше, выше и толще лесного кабана. Существо зарычало и ринулось в сторону опешившего вепря, попутно обламывая забористые сучья и ветви, размером и крепостью в разы превышающие даже жилистые ручищи Девина. Оно вцепилось зубами в жирную шею не успевшего дать отпор кабана так, что тот лишь издал утробный, пронзающий до мурашек вопль ужаса и сразу же скончался.

Ребята оторопело смотрели на происходящее. Если лесной кабан и мог стать небольшим препятствием на их долгом пути, то этот зверь, разорвавший его мертвую плоть напополам силой собственных лап, вполне мог оборвать и их жизни. Вряд ли они были в состоянии превзойти вепря в мощности бивней или твердостью шейных рельефных мышц, помогающих дикому животному держать такую горделивую осанку. Даже скорости им вряд ли хватило бы на то, чтобы сбежать от проворного кровожадного амбала.

— Свежее, мягкое, вкусное, — впиваясь зубами в окровавленную плоть, раскатистым басом проговаривало существо. — Морн! Еда! Агроб сам поймал! Агроб молодец! — выкрикнул зверь, потрясая огромной волосатой и порядком изгрызенной тушей. — Может Агроб считаться теперь настоящим воином, таким как Морн? Может Агроб рассказать вождю о своей победе?

Когда Бран и Ниса заприметили это совсем потустороннее на их взгляд существо, им и впрямь показалось, что более крупных зверей в лесу попросту не могло водиться, что это редкое явление: животное-переросток, неизвестно как вообще появившееся на белый свет. Оказывается, они ошибались. Из тени выплыл еще один, подобный первому, матерый хищник. Его клыки своей желтизной превосходили даже цветастые канареечные перья лесных птиц, а рот был настолько огромен, что, казалось, он мог с легкостью поглотить само солнце.

Длинная копна ржаво-рыжих засаленных волос, стянутых металлическими, грубо обработанными кольцами, жидко липла к непропорционально огромному вытянутому черепу, а чудовищный горбатый нос явно походил на каплевидный корабельный бульб, поэтому казалось, той кожи, что покрывала его жирные хрящи, было недостаточно, оттого она и залегла плотными складками у самого его основания. На чудовище было накинуто нечто вроде плаща, грубо сшитого из лежащих впритык друг к другу высушенных лисьих шкур, а в районе мощного бедра острием