2. 99 % — в состоянии опьянения. К середине вечеринки число «перебравших» перевалило за половину. Не только алкоголь, конечно же. Поэтому на танцполе то тут, то там появлялись персонажи, которых и людьми-то было назвать сложно — в лучшем случае роботы, выполнявшие однообразные механические движения. Именно что механические.

3. В ходе всей вечеринки происходила миграция публики. Часть пришла только ради первых 3–4 часов и потом ушла. Некоторые пришли позже и остались до закрытия. Были и те, кто умудрился пробыть в клубе с открытия и до последнего трека, который прозвучал в семь утра. Смешно, конечно, но они с Варварой входили в их число.

4. Агрессии у публики почти не было. Это казалось удивительным. Только один раз Тимофей стал свидетелем небольшого конфликта возле туалета, да и тот довольно быстро разрешился: охранники вывели троих молодых людей, которые продолжили выяснять отношения на улице. Тимофей тогда поймал себя на мысли, что хочет выйти и понять, что происходит, — он же полицейский. Но быстро погасил в себе это желание. Вездесущим быть невозможно, а его работа сейчас — быть здесь, внутри.

5. В туалеты лучше было не заходить.

Если же уйти от лирики, а сопоставить ситуацию с задачами расследования, то она за ночь не стала лучше. Скорее, хуже.

1. Как и ожидалось, в клубе легко остаться незаметным — тихо прийти и невзначай уйти.

2. Легко стать объектом наблюдения. По большому счету, убийца спокойно сливается с толпой, тихо «на своей волне» двигается и при этом не сводит глаз с жертвы. Либо, постепенно перемещаясь по танцполу, выискивает таковую.

3. На месте барменов запоминать лица нет никакой возможности. Все слишком разнообразные и все слишком одинаковые. К тому же тут, у стойки, нет никаких посиделок: люди подходят, покупают напитки и уходят. Есть, конечно, пара столиков и пара высоких стульев, но люди на них постоянно сменяют друг друга. В любом случае бармены слишком заняты, чтобы наблюдать за кем-то, потому что торговля идет бойко.

4. Камеры. Конечно же, они есть: Тимофей увидел пару в районе барной стойки и еще одну на входе. Но, как показывает практика (и расследование Антонова), они, когда нужно, внезапно ломаются, или данные с них неожиданно оказываются стертыми.

5. Люди выходят курить. Обратно их пускают по браслету, который выдается при покупке билета. (Иногда это бывают печати, которые наносятся на запястье, так объяснила Варвара.)

6. Люди действительно держатся поодиночке — даже те, что приходят парами или в компаниях. Под такое невозможно танцевать вдвоем. Под такое вообще никак танцевать невозможно.

И все-таки. Он же выбирал их. Как-то оценивал, прежде чем следовать за ними до дома.

Сотни людей: половина из них мужчины, половина женщины.

Забавное дело. Проще простого было бы взять и назвать это «танцем мертвецов». Но оказалось, что там, посреди шума и бог знает чего еще, люди не становились толпой. Каким-то непонятным для него, Тимофея, образом танец обнажал индивидуальность каждого. Вот что поразительно. Это во время политических манифестаций или спортивных зрелищ тысячи людей становятся безликой массой. А тут танцпол оказывался россыпью мелких частиц, каждая из которых светилась по-своему. Лишь под конец, когда даже самые крепкие начинали уставать, в происходящем начала появляться какая-то пассивность. Но в целом, и особенно в первой половине вечеринки, это все были люди. И, по правде сказать, их всех можно было рассматривать и изучать. И о каждом можно было сложить какое-то впечатление.

Именно этим и занимался убийца — кем бы он ни был.

А кем он мог быть?

Тимофей с трудом постарался припомнить свои ощущения на вечеринке. Нет, он не пытался вжиться в роль злодея. Но он пробовал понять, что именно мог видеть этот человек, лишающий жизни женщин.

Конечно, все они навеселе. Но какие разные лица — зрелые и несозревшие, красивые и не очень. Каждый вкладывал в танец что-то свое. Музыка объединяла всех и, даже правильнее сказать, подчиняла себе. Но она делала и еще одно: позволяла людям проживать самих себя. Выплескивать то, что в каждом скрыто. Быть, как бы это банально ни звучало, абсолютно естественными.

И от того еще обнаженней становилась природа каждого.

Тимофей продолжал лежать на кровати и вспоминать свой «молчаливый допрос», который он проводил этой ночью, наблюдая за тенями и фигурами, вылавливая в лучах разноцветных прожекторов то одно, то другое лицо.

Вот девушка, для которой такие вечеринки наверняка стали привычкой. Настолько отлаженными выглядят ее жесты и позы, которые принимает тело. Она танцует не впервые и не в десятый раз. И одежда у нее характерная — сплошь разноцветная, и волосы сплетены в дреды. Счастлива ли она? Это другой вопрос, и не об этом сейчас речь. Хотя, возможно, счастье той или иной женщины и было для него определяющим фактором.

Или вот еще одна. Ростом повыше. Стройная, почти мальчишеская фигура. Короткая стрижка. Но нет в ней той цельности, что у предыдущей женщины — она с танцполом не на «ты». Возможно, даже в первый раз попала сюда. И одета попроще: белая блузка и черные штаны. По всему видно, что пытается не столько танцевать, сколько забыться. И если понаблюдать за ее лицом, то можно заметить: ее губы не привыкли улыбаться. Хотя нет. Ее лицо начинает расслабляться. Это еще не улыбка, а только попытка высвободить себя из своих же оков. Возможно, в течение ночи ей это удастся, но Тимофей не может сосредоточиваться на ней слишком долго, она всего лишь персонаж, а он — всего лишь сорокалетний полицейский.

Или вот: очень красивая девушка. Светлые волосы, словно из мрамора выточенная фигура. Но ее движения слишком энергичны. Она сама, по сути своей, слишком энергична. Есть ли в этом агрессия? Она скрыта в любом человеке, но какая тональность конкретно у этой женщины? Тимофей ловит себя на мысли, что ему не очень приятно смотреть на такой танец. Возможно, зимой она катается на сноуборде, а летом изматывает себя бегом. Возможно, она, в принципе, не чувствует в себе женственности, хотя Господь и наградил ее внешностью красавицы. И куда уходят эти дары? Ну вот, он начинает осуждать.

Короче говоря, нет лучшей возможности наблюдать за людьми, чем делать это тут, в клубе. На улице так