class="p1">Но все это было от лукавого: там, где нет истинной любви, люди придумывают ей замену!

Я его уважала, я его боялась, я уже смирилась с тем фактом, что он – мой творец.

И еще я старалась не показывать виду, что испытываю все вышеперечисленные эмоции по отношению к нему. Вела себя так, будто одолжение ему делала, но то были необходимые правила игры: покорное мясо ему не нужно, он же все-таки мужик, ему надо бороться и укрощать.

Вот я и не давала ему расслабляться.

– Золото, ты и вправду уехать от меня хочешь?

«Ну вот, началось…»

– Нет, не хочу. Но уеду.

Я поправила грудь, до сих пор не могу привыкнуть, что теперь буду с ней жить до конца своих дней, как будто поносить мне ее дали.

Перевернулась к нему лицом.

– Лисенок, ну, меня ваши недоумки-аниматоры не волнуют, черт бы с ними, я ж не из-за ревности… ну ты же должна будешь лететь на самолете, потом куда-то тащиться в пыльном автобусе, и солнце там наверняка активное… и как я это переживу, с твоим-то количеством общих наркозов?

Я слабо себе представляла, как и сама это переживу, ведь после аварии, кроме того единственного раза в Сочи (и то – поездом), я больше нигде не была…

– Послушай, ну год же уже почти с момента последнего прошел…

Я вытянула одну ногу. Если профессор вошьет мне весной в попу специальные нити, мне нельзя будет целый месяц сидеть, только ходить или лежать. Хорошо хоть, люди танцуют стоя, боюсь, правда, что и про танцы на этот месяц придется забыть…

– А в Бразилии делают жопы всего за пятьсот долларов, во‐о-т…

Когда мы были в постели, Николай Валерьевич становился заметно проще в общении.

Скажи я «жопа» за завтраком, посмотрел бы тогда печально, а здесь и сам мог нет-нет да и вставить крепкое словечко!

– Послушай, ну далеко не каждая туда поедет! И делают они все на коленке, поди, через одну нагноения, а то и сепсис.

– Да ну, о чем ты! Наша хирургия – самая лучшая в мире! Ура! Слава русским докторам!

Все, пора вставать и прекращать этот разговор.

Судя по всему, он начинает привыкать к тому, что я уеду. Вот и чудненько, продолжать развивать тему – это сейчас лишнее. Теперь осталось только выбрать момент, чтобы «вытрясти» с профессора деньги, а так, на крайняк, поеду в банк, сниму свои.

17

В начале сентября, пока она еще была клиенткой Гришки, ей должно было исполниться тридцать пять лет. Ну, если, конечно, та, из жуткой истории в Интернете, была она.

Не знаю почему, но я был практически в этом уверен…

Значит, она на полтора года старше меня.

Почему у нее до сих пор нет детей?

С кем же она живет?

Как ей, пережившей такую страшную трагедию, удается так хорошо выглядеть?

В моей голове роилось дикое количество вопросов, но всех их перебивал один и самый главный: «А почему мне-то есть до всего этого какое-то дело?»

Детектив сраный. Ишь, не поленился, перелопатил чуть не весь Интернет…

Да, может, это вообще не она, а я просто взял и, чтобы как-то оправдать ее необычность, на ходу сочинил для нее жутковатую историю, почерпав информацию из областной газетенки.

А если все же это она?

Это с каким же чувством безысходности и вины нужно жить все это время?

Алиса, завидев меня, вскочила и как-то совсем по-детски мне улыбнулась.

Такой сияющей я еще никогда ее не видел.

– Платон! Я вам все сейчас расскажу, – подошла совсем близко и зашептала куда-то мне в грудь.

– Что такое? Нашли время по вечерам упражнения делать?

– Лучше!

– И что же?

– Я только что внесла предоплату за поездку!

Господи, она говорила об этом так, словно ей билет в рай только что выдали!

Я-то, уже ездивший в такие туры, прекрасно понимал, что все это – «все те же у рояля», что называется, только антураж другой. Те же яйца, только сбоку. Да еще и дорога хрен знает сколько времени отнимает. И денег с них за это еще нехило дерут…

– Здорово.

– Вы не рады? – Она вдруг померкла и затеребила свои часики.

– Я очень рад…

– Правда?

– Правда…

– И я.

После тренажеров, перед танцами, у нас был пятнадцатиминутный перерыв.

Алиса переоделась и вышла в черном платье. Все как обычно: широкая юбка ниже колен, спереди на груди скромный вырез лодочкой. Платье шелковое, дорогое, оно ей очень к лицу.

Я глупо хмыкнул, глядя на нее, затем быстро отвел взгляд и засунул его куда-то в стену с натюрмортами.

– Идем?

– Конечно. – Я открыл перед ней дверь в зал.

Не знаю, что на меня нашло.

– Алиса, – я приблизился к ней сзади вплотную, – Алиса… вам бы очень пошло сейчас, если собрать волосы в хвост.

Она остановилась и, не оборачиваясь, застыла.

Я прикоснулся к ее волосам, собрал их в своих ладонях. На ощупь они были тяжелые, сегодня гладкие и пахли каким-то неизвестным мне терпким цветком.

– Да, конечно, – выдохнула она. – Но у меня нет заколки…

Мне вдруг показалось, что не она меня старше, а это я ее старше, на целую вечность.

Нет заколки у нее… Господи, как же она одинока… Может, ей и поговорить лишний раз не с кем.

Мне вдруг дико захотелось держать ее всю, целиком, в своих руках.

Я не могу.

Я не могу себе позволить выпустить наружу это наваждение…

Ничего особенного, я же не последняя сволочь, я живой человек, и мне просто стало очень, очень жаль молодую и привлекательную женщину, перенесшую такую трагедию!

Алиса обернулась. Мне передалась ее дрожь.

«Я не могу. Я не могу тебя хоть чем-то обнадеживать… Надоело спать, с кем живешь, – беги, спи с Гришкой. А со мной не получится…»

Я отскочил к столу с аппаратурой и начал искать нужную музыку.

Ну как, ну что мне сейчас сделать?!

Я же не могу ей прямым текстом сказать, что я совсем для нее не вариант, потому что я…

Потому что я гей, да еще и женатый.

18

– Лисенок, ты чего задумчивая такая сегодня?

Ада любила пить шампанское до, во время еды, между переменой блюд и после. И, конечно, с каждым бокалом она закуривала очередную сигарету.

Да уж, здоровья ей было не занимать!

– Хм, ладно, тебе кажется.

Я полезла в сумочку за противозачаточными, чуть