он как-то на маму косится и мне шепчет: «Я всю жизнь, — говорит, — по области мотаюсь. Нет у нас никакого села Лесное, Леночка. Лесное — это кладбище». Я потом ещё узнавала, там самоубийц хоронили, сатанистов всяких, ну, чтоб подальше от деревни…

Стол молчал, кто-то недоверчиво осматривал маму, кто-то удивлённо качал головой, и один лишь я сидел неподвижно, считая секунды до ухода.

***

Считайте этот рассказ моей исповедью и предостережением.

По сей день я борюсь с невероятным искушением отправиться в Лесное, проверить, действительно ли в том лесу меня ждёт кладбище или я снова увижу полуразрушенные домики и странного вида каменную часовню.

И раз уж я ещё жив, то заклинаю вас, не смотрите старые фотографии, не доверяйте странной тоске, не рискуйте своей жизнью и рассудком. Кто знает, сколько ещё таких Лесных разбросано по нашей Необъятной? И сколько неведомых обладателей страшного хрипа ещё нуждаются… в оживлении.

2021

Автостанция

Полоска молнии вновь сверкнула за пыльными стёклами зала ожидания. Капли застучали по крыше автостанции, на которой они — трое студентов-археологов с преподавателем — уже несколько часов ожидали пересадки на другой автобус.

Всю дорогу до районного центра, где им пришлось остановиться, старый «ПАЗ» трещал и гремел, подпрыгивая на каждой яме, страшно наклонялся, опускаясь боковыми колёсами на землю за пределами узкой асфальтированной дороги, отчего пассажиры громко матерились и недовольно охали, хватаясь руками за свои драгоценные сумки с пакетами. На заветной остановке вышло шестеро.

Автостанция находилась поодаль от жилых домов на небольшом возвышении. Она выглядела как самый обычный одноэтажный дом, выкрашенный и снаружи и внутри в синий цвет, с одной дверью и четырьмя окнами: три — в зале ожидания, одно — в кассе. Преподаватель Степан Степанович, человек в возрасте, с аккуратной седой бородкой, спокойно заметил, что на его памяти эта касса ни разу не была открыта. С залом её соединяла решёточка в полметра, через которую должны были продаваться билеты, и запертая дверь, такого же синего, как и стены, цвета. Разглядеть интерьер кассы просто так было нельзя, от любопытных глаз путников его скрывала пыльная кремовая занавеска с заурядным узором по другую сторону решётки. Ни столовой, ни уборной в здании автостанции не было. Крыльцо два на два метра и зал семь на четыре, уставленный по периметру креслами с потрескавшейся коричневой кожей, — всё, чем могли довольствоваться собравшиеся внутри.

Громкий раскат грома прервал оживлённую студенческую беседу, и в зале воцарилась тишина — привычная, звенящая.

Помимо деятелей науки в зале находились ещё двое — дедушка с внуком, они приехали сюда на одном автобусе со студентами и теперь сидели в углу у окна. Маленький озорник, лет шести от роду, первый из всех присутствующих подал голос:

— Когда поедем?! — капризничал он, дёргая дедушку за рукав.

— Скоро, Митенька, скоро поедем, сейчас автобус приедет, — успокаивал его дед — жалкого вида старичок в потрёпанной твидовой кепке и с приспущенной на подбородок медицинской маской.

— Не везут бус! — визжал мальчик, стуча по дедовой руке. Он не выговаривал некоторые буквы и сильно шепелявил. — Когда узе?!

Дед мельком поглядывал на кучку студентов, гладил внука по маленьким плечикам и молчал, не находя слов.

— А давайте страшилки рассказывать! — предложила Аня — единственная девушка из кучки. Она сидела ближе всех к двери кассы и заплетала неказистую косичку из коротких рыжих волос.

— Смотри, — отозвался на её предложение прыщавый Никита Терещенко, что сидел на своём большом синем чемодане напротив всей компании, — сейчас дверь откроется, оттуда рука вылезет и тебя в кассу затащит.

Аня с недоверием покосилась на дверь, буркнула что-то обидное в сторону Никиты и пересела на другое место, поближе к симпатичному голубоглазому Феде.

— Знаю одну страшилку, — улыбнулся он, — моя жизнь называется.

Аня рассмеялась.

В зале ожидания появился их преподаватель, он выходил в уборную, что располагалась за автостанцией и выглядела как зловонный покосившийся сарай, впрочем, им она и являлась.

— Степан Степанович, — обратилась к нему Аня, когда он сел на кресло и достал из своей сумки сложенную пополам газету, — а вы знаете страшилки? Археологические какие-нибудь.

Преподаватель посмотрел на неё, подняв густые брови, и цокнул языком.

— Семёнова, ты бы лучше так о практике расспрашивала, в первый раз едешь.

Степан Степанович всегда говорил тихо и спокойно, отчего его мелодичный голос хотелось слушать и слушать до бесконечности. В компании он редко брал слово, предпочитая загадочно помалкивать, однако всё прекрасно слышал и анализировал.

— До первого комара такой запал, — вздохнул Никита, поёрзав на чемодане. — Вы же городские, Воронежские, у вас там страшилок выше крыши.

— Это каких таких страшилок? — удивилась Аня.

— В общаге рассказывали, говорят, есть такой Петровский остров, — Никита заметил вопросительный Анин взгляд и пояснил: — Тот, к которому моста нет, оттуда ещё салюты пускают. Некоторые, с филфака, кажись, летом мимо него на лодке плыли, рассказывали, что шёпот какой-то слышали из кустов, а с берега видели красный свет какой-то между деревьев. Ещё дом у вас стоял заброшенный рядом с площадью, но сейчас его снесли вроде, а так тоже много историй.

— Вот так живёшь всю жизнь в городе… — улыбнулся Федя, взглянув на Аню.

— Ой, у меня иногда на улице дорогу спрашивают, — рассмеялась она, — и я в ступор впадаю. Двадцать лет живу, а куда идти, как идти, в какой стороне у нас эта улица героя войны какого-нибудь…

— Героя войны какого-нибудь… — прошептал Степан Степанович, не отрываясь от газеты.

— Я читал, что страх, как и красота, дело случая, — вновь начал Федя, борясь за Анино внимание, — например эта станция, сейчас, днём она такая печальная, но по-своему красивая, своего рода памятник целой эпохе, но приди ты сюда ночью… Ночью любой предмет кажется страшнее, ночь сосёт из него красоту, — говорил он, воодушевляясь. — Младенец, детская коляска, портрет старика, человекоподобная кукла, зеркало и так дальше, что ни возьми — страшнее и страшнее.

— Дело восприятия это, — лениво бросил Никита. Аня посмотрела на него.

— Это как? — спросила она.

— Я об этом недавно думал, когда уснуть не мог. Он прав, конечно, насчёт случая, — кивнул на Федю, — но случай с чего-то начинается, и это зависит от того, чем у тебя забита голова. Вот лежу я раскрытый, без одеяла, вокруг темнота кромешная, а я думаю ни о чудовищах, а о том, как бы автобус не проспать. И в секунду меня мысль уколола, случай, да, но он вызывает отдельное восприятие.

— Что за мысль-то? — с нетерпением канючила Аня.

— Что из темноты на меня кто-то смотрит.