Нинка ходила, завидовала, ревновала и однажды взяла да самасочинила письмо как бы от Николая, но не в стихах. Созвала баб в воскресенье,даже киселя овсяного на всех наварила. Бабы пришли, киселю дармового охотнопоели, горох погрызли, веретено покрутили, послушали вежливо, но никто ни разуне заплакал, не засмеялся. Не талантливо это было, не смешно, не грустно,неинтересно. И в следующий раз пришла только Зинаида Волкова, скорее радикиселя, чем для чего другого.

Нюре сперва с непривычки трудно было к каждой-то субботеновый сюжет сочинять, но постепенно разогрелась. И пошла, пошла писать текст затекстом, излагая истории о совершенных Иваном подвигах, полученных за этонаградах, и по лестнице воинских званий тоже героя своего постепенно продвигалавсе выше и выше. А кроме того, всегда в письмах была тема страстной любви иотклика на события реальной Нюриной жизни.

«Здравствуйте, Нюра, добрый вам день или вечер, а можетбыть, утро, как у меня! У меня как раз утро. Проснулся я сегодня оттого, чтотихо было в нашей Энской части, и хорошо так вокруг, и солнышко светит, иптички поют, как будто никакой войны не было и нет, и проснулся я оттого, чточувство меня разбудило такое, что вот не один я на целом свете, есть еще однадуша, такая же вроде, как и моя, и даже, может быть, не душа, а половина души,половина моя и половина ваша, и вот половины эти тянутся друг к другу ирастягиваются в стороны навроде простыни, и такой широченной, что закрывают всена свете. И вот как стянутся эти две половины, как сойдутся, так можно будетсразу и умереть. Потому что, как я думаю, счастье самое большое – это такоесчастье, от которого умирают. А во всем остальном у нас хорошо и спокойно.Вчерась летал я обратно на боевое задание, и напали на меня одного шесть, аможет, и более ихних бомбовозов, и всех их я побил из своего пулемета, но меняодин тоже сзади подло ударил своим тарантом, и пришлось мне спуститься напарашюте. А командир наш встретил меня внизу и говорит: поздравляю, будешь тытеперь в звании капитана. На этом краткое свое повествование с сожалениемзавершаю, остаюсь к вам с любовью на годы длинные, на веки долгие, с нежностьюизумительной ваш Иван».

Тот не писатель, кто сам не верит в то, что он пишет. Дляписателя граница между реальностью реальной и реальностью воображенной зыбка,легко размывается, сливая эти реальности воедино. Если бы спросить Нюру, чтобчестно сказала, верила она в свои выдумки или не верила, она не смогла быответить определенно. Потому что не писала, а записывала слова, диктуемые ей еевоображаемым адресатом. Писала и видела перед собой своего возлюбленного четкои ясно, как он садится в самолет, как вылезает на крыло и спрыгивает на землю,как, склонясь над листом бумаги, описывает свою жизнь. Пока писала, иной раз иотдавала себе отчет, что пишет сама, а законченное письмо берет его в руки,словно оно и в самом деле прибыло издалека. И, бывало, сама себе начнетперечитывать и улыбается или плачет. И бабам читая, переживала все заново.

Тайке Горшковой пришла похоронка, она выбежала на мороз водной рубашке, каталась по снегу, кричала на всю деревню. Нюре стало неловко,что она одна такая удачливая, – Иван ее воюет, не зная никаких неприятностей, –и к следующей субботе подоспело от него сообщение, что в неравном воздушном боюон был ранен, опять спустился на парашюте и попал в госпиталь. И оттуданаписал, что «как только очнулся в сознании, открыл глаза, смотрю и понять немогу, где это я нахожусь и каким это путем я здесь очутился. И вот теперь лежуи, обратно закрывши глаза, думаю о вас, вспоминаю вашу наружность, и ваш голос,и ваше дыхание. А санитарки здесь все красивые, но красивше вас никого нету».

В письмах содержались разные наставления на все случаижизни. Иван просил Нюру беречь здоровье и жизнь, из жаркой избы не выбегать намороз незакутанной и не полоскать белье на реке, пока лед полностью неустановится. А также следовали подробные объяснения, как хранить картошку,рубить капусту или подправить крыльцо. Почему-то автора волновали национальныепроблемы, он их касался не раз и все в таком духе:

«А некоторые говорят, что немцы это особо зловредная нация,а я так скажу вам, дорогая Нюра, что нации все бывают друг другу равноценные,отличаются только цветом волос или глаз да по-другому еще разговаривают, а востальном все исключительно такие, как мы, окромя цыган. Вчера пришло мнеписьмо от товарища Калинина, он сообщает, что награжденный я теперь еще одинраз орденом Ленина».

Были соображения насчет наилучшего устройства жизни в данныхусловиях:

«А женщинам, которые слушают мои письма, передайте, чтожизнь ихняя ныне такая тяжелая, что ни в сказке сказать, ни пером описать, ноничего не поделаешь, вот такая война. А после войны тоже ничего хорошего непредвидится, потому что количество нашего брата со временем течения войныпостепенно уменьшается, а я так думаю, что если бы у нас ввести хотя бы навремя мусульманские правила, у них же на одного мужика жен бывает и шесть идесять, и так тогда мужчин всем хватает. Я не потому, что за такой разврат, ножалко мне, Нюра, очень жалко всех женщин, уж до того жалко, что на всех бысразу женился и всех бы сразу пригрел. Но на самом-то деле у меня никого нет ибыть не может, кроме вас одной, с чем и расстаюсь до следующего моего письма,которое будет написано через неделю».

От заботы об обездоленных женщинах и от хозяйственныхсоветов он опять переходил к описанию подвигов, полученных за нихправительственных наград и воинских званий.

К концу войны удостоился Иван звания Героя Советского Союзаи чина полковника. Нюра знала, что за полковником идут генеральские звания, ноподнять своего возлюбленного до таких высот не решилась.

Окончание войны жители Красного встретили кто радостно, акто с плачем. Бабы, к кому возвращались мужики, радовались, а те, к кому нет,еще больше свое горе горевали. Никто не знал, кто и когда прибудет, некоторыеженщины ходили в Долгов на станцию регулярно, как на дежурство. И Нюра тожеходила вместе с другими. Она сама так поверила своей выдумке, что, приходя настанцию, вглядывалась во всех появлявшихся там нечасто полковников, иногда,впрочем, смотрела и на тех, кто чином пониже.

В Красное вернулись с войны всего три мужика. Из них целыйтолько один Мякишев, а остальные – Плечевой без руки и Курзов без глаза.

Каждый день по дороге на почту Нюра сворачивала к станции,встречала очередной поезд, толклась среди прочего люда, осматривала украдкойспускавшихся на перрон пассажиров и уходила в опустошении. И в конце концовкоротко и сухо написала сама себе извещение: «Настоящим сообщаем, что ваш мужгеройски погиб в неравном военно-воздушном бою с фашистским стервятником».