святых и угодников — бабка была ужасно богомольная и соблюдала все православные обряды. Хотя мои родители и запрещали ей приобщать меня к церкви, я поневоле со временем начал различать кто есть кто на этих ее картинах, какой рукой надо креститься и как разжигать лампадку.

Насчёт церкви. Тогда было не как сейчас — по сорок сороков церквей и часовен в каждом хуторе — на весь район действовали всего один-два православных храма, куда моя бабка безотносительно чего бы то ни было ходила каждый воскресный день (на обратном пути посещая базар) и таскала меня за собой. Платой за ожидание её у порога церкви был стаканчик мороженого.

Дед прожил, получается, 75 лет, несмотря на тяжелое ранение и инвалидность, то есть изначально в нём был заложен большой запас прочности. Другой мой дед — дед Костя по отцу — прожил тоже 75 лет, но он был активным сторонником НОЖа — Нездорового Образа Жизни. Между прочим, он был наследственный слесарь (наследственный, так как и его отец Пётр Федорович работал там же в той же должности аж с 1888 года) — на Воронежском паровозоремонтном заводе им. Дзержинского. У Петра Федоровича было 11 детей, у деда Кости 5, у моего отца нас с сестрой двое, у нее никого, у меня двое, внук у меня пока один. Получается вот такой демографический график: 11 — 5 — 2–0 — 2–1. Только Путину не показывайте.

Обе мои бабки прожили по 87–88 лет, сохраняя память, сознание и даже частично трудоспособность почти до самого конца. И это, несмотря на все невзгоды и пережитые катаклизмы, начиная с 1917 года и практически до самой их кончины. Книжка «Как закалялась сталь» — это как раз про них.

Эпилог

Я к чему пишу эти автобиографические — во многом — строки, которые никому, включая мою семью, тысячу раз не нужны?

Во-первых: я пытался пошатнуть укоренившийся миф о счастливом, богатом, всесильном СССР — о чем нам пытаются (не безуспешно) «вкрутить» нынешние правители и их клевреты, которые позиционируют себя в качестве преемников великого Советского Союза. Да, Советский Союз был велик и могуч, а люди в нем многие жили так, как я здесь описал, очень-очень многие. Вот этот поразительный диссонанс нужды и бесправия с гигантскими достижениями в науке и технике (в основном в области вооружения и средств уничтожения), этот средневековый нищий быт моих дедов (и миллионов, десятков миллионов их современников), соседствовал по времени с полётами к Луне и Марсу и прорывными открытиями в биологии и медицине. Это что, другая планета, параллельный мир? Так что не надо мне «свистеть» о вкусном дешевом пломбире в СССР и что «мы были впереди планеты всей». Да, были, но цена — она вот она.

Во-вторых: хотелось этим рассказом-воспоминанием еще раз выразить восхищение удивительной, бескрайней степенью самопожертвования моей бабки (и деда) и всего того поколения. Может, до сих пор эта страна и живёт, благодаря стараниям миллионов таких бабок и дедов, вытянувших на своём горбу все прихоти и эксперименты коммунистических мошенников XX века.

Детские гендерные игрища при социализме

Тема заявлена тонкая, деликатная, поэтому бруталов и феминисток прошу покинуть эти страницы — речь пойдет о некой эфемерной, нематериальной субстанции, заложенной в нас природой (или Создателем), как оказалось, сызмальства.

Напомню эпизод из 1-й главы этих «Мемуаров», где речь шла о красивой и, как оказалось, бесконечно мудрой девочке Олечке, к которой многие мальчишки тогда испытывали загадочное притяжение, в том числе и автор этих строк. Продлилось это наваждение года с два — на «последнем курсе» детсада и на первом в школе. Все тогдашние Олечкины обожатели пытались добиться её расположения и внимания, для чего приходилось, например, нам с другом Васькой даже зимой ходить под её окна и бросать в них снежки, чтобы потом разбежаться при шевелении занавески. Странным было еще то, что мы с Васькой при этом были вроде как конкуренты, но сами этого не осознавали.

Потом ЭТО прошло, так сказать «отпустило» — другие заботы и дела отодвинули Олечку (по крайней мере у меня) на второй план, как и вообще интерес к противоположному полу. Не подумайте ничего плохого, он — этот интерес — возобновился естественным путем, да ещё как, к последним школьным годам. Правда, за исключением двух интересных и поучительных эпизодов, о которых я и хочу поведать. Для справки: красотка Олечка оказалась еще и умницей — она закончила школу в числе первых, а когда мы в 6-м классе ездили в Липецк от школы на областные соревнования по шахматам, она была у нас единственная на «женской доске» (я всего лишь на «четвертой») — это говорит о многом.

Вот что это было у 6-7-летнего ребенка (у меня и у прочих)? Назвать любовью совершенно язык не поворачивается («кака така любовь?)». Ну, бред же, согласитесь… Какой-то сопливый младенчик в чулочках с лифчиком уже пытается пролезть в запретный взрослый мир. Наверняка, этому явлению посвящены сотни томов научных изысканий (от Фрейда до мочелюбителя Малахова) психологов, психотерапевтов, психонейролингвистов и просто психо-… Я их, как говорится, не читал, но и не осуждаю. Но я бы предложил свое, тысяча первое разъяснение этому феномену.

Как говаривала моя бабка Ксения: «До семи лет Господь всё прощает, а потом может и наказать» — это она из Писания почерпнула. Семь лет — это как раз для некоторых религий и конфессий возраст конфирмаций и инициаций — возраст посвящения ребенка в люди: он становится равным. Так, у славян для мальчика с 7 лет существовал обряд «опоясывания» (мечом, разумеется), после чего он становился, хотя бы и маленьким, но уже мужчиной.

Выходит, примерно в этом возрасте какие-то высшие силы, эдакий Создатель, Дух проводит свою некую тарификацию, тестирует (опять же — это как мне кажется) любое людское сообщество, племя на «профпригодность» для дальнейшего его развития и вообще существования. Создатель присматривается к нам, посылая различные испытания-тесты каждому поколению определенного этноса, он заинтересован в соблюдении этического, привычного баланса между разными группами людей.

Поясню. С древних времен в каждом племени должны были существовать (среди мужчин) основные профессиональные категории — разные для каждого этапа развития общества: на заре человечества это были, в основном, охотники и жрецы-волхвы; затем появляется потребность (общественный запрос) на выделение из монолита охотников групп воинов, земледельцев, строителей, надсмотрщиков и чиновников. Затем уже эти сообщества дробятся на врачевателей, звездочётов, корабельщиков, ваятелей и т. д. и т. п., а также