с ней стало потом — не ведаю. Наверняка, не затерялась. Этот феномен, все же, имеет свое строго научное (как и всё у меня) объяснение. Многие местные девчонки обладали, и это верно — клянусь моей треуголкой (это из Мюнхгаузена) — не менее достойными «тактико-техническими данными», но Танька являлась нам, во-первых, из самого Воронежа, который в нашем представлении был вполне себе столичным городом, а во-вторых, и в главном, она обладала собственным стилем, как внешним, так и поведенческим. И это притягивало гораздо сильнее чисто физических, заложенных родителями, кондиций.

О Москве речи вообще не могло быть: мы знали, что она где-то есть, но оттуда в нашу дыру из женского пола подобное никогда не нисходило. Наши туда ездили с огуречными обозами (Задонск — исстари одна из огуречных столиц России) и рассказывали всякие небылицы. Мы еще могли поверить в метро и Красную площадь, но вот образы переполненных прилавков Елисеевского гастронома и ГУМа-ЦУМа представлялись уж слишком фантастическими. Не только воронежские продвинутые девицы вроде Таньки — самые корявые из которых могли утереть нос любой нашей красотке, — но и мальчишки там были не такие, как мы. Они вместо «давай дружить» говорили «давай водиться», они носили свои кепочки с особым шиком «набочок», брючки были глаженые и со стрелкой, если осеннее пальтишко, то демисезонное в «ёлочку» — тоже, понимаешь, стиляги… Мы их, ясное дело, недолюбливали, но при этом неизменно перестраивали свой внешний вид и даже отдельные привычки под этих городских пижонов.

Тесный самодостаточный мирок нашего уездного городка не имел современной информационной связи с «внешним кольцом». Тем более при абсолютной забубённости тогдашних СМИ (газеты и радио, в основном), долбивших нам о рекордных надоях, героях пятилеток и происках империализма. И эта модная вся из себя, знавшая себе цену, Танька вовсю пользовалась нашей недоразвитостью. Телевидение только появилось, модных журналов не было и в помине и каждое такое вот, как мой Задонск, «удельное княжество» варилось в собственном котле, устанавливая свои стандарты красоты, стиля, поведения и т. д. Миры, как и гены, должны пересекаться и перемешиваться, чтобы цивилизация выходила на новый уровень не только в столицах, но и в глухой провинции.

Танька оказалась предвестницей грядущих перемен. Потом, в 70-х, у нас даже трактористы начали вылазить из своих замасленных ватников, в которых они ходили и в клуб, и на поминки со свадьбами, а их женщины стали трясти с них маникюр и французскую косметику. Мир (наш мирок) менялся, а Танька, получается, была буревестником этой мини-революции.

Ну, вот, как-то так…