— Заткнись, Гунявый, — ответил первый голос. — Мне комиссары не нужны. Сам разберусь…

Пленницу хорошенько связали, для надежности даже сунув ее ногами в освобожденный от хлеба мешок. Так что девушка даже не рыпалась, а только сопела. После чего Басю забросили на телегу, поверх остального груза. Лошадей взяли под уздцы и вся процессия двинулась дальше.

— Давайте, знатоки словесности, объясняйте? — Малышев вопросительно взглянул на Телегина и Семеняка. — Что за ерунда? Партизаны грабят партизан? Или хлеб все-таки немцам везли?

— Нет, командир. Не немцам. Тут другое… Девчонка, похоже, наша. Поскольку ее все время обзывали то краснопузой, то коммунаркой. А эти «лесные братья» кто такие, я не понял. Ряженые… Замашки, как у полицаев, но не совсем. Фрицев, похоже, тоже не слишком жалуют.

— Может, из армии, о которой Коля говорил? — вставил Степаныч.

— Угу, похоже… — согласился старшина. — Во всяком случае, это тот самый Мельник, о котором девушку предупреждала тетка на хуторе.

— Нифига не понятно, — проворчал Малышев. — Блин горелый. И хлеб увели, и девчонку, судя по рожам, та еще участь ждет.

— Командир…

— Чего?

— Разреши размяться?

— Да… — капитан, потер кончик носа. — Согласен. Нельзя отдавать провизию неизвестно кому, но — явно не с нашей улицы. Степаныч, ты давай, собери наших и веди следом. По скрипу… Действуйте по обстановке. Если что, не вмешивайтесь. Остаешься старшим группы, до прибытия Корнеева. Помните, главное — выполнение приказа.

— Может…

— Степаныч, ты что, первый день на войне? — хлопнул Семеняка по плечу Андрей. — Если б риск был, я бы и соваться не стал. Мы их с Кузьмичом, как куропаток почиркаем. А что старшего назначаю — по уставу положено. Устав надо исполнять… Все будет путем. На вот, держи мешок и автомат. Кузьмич, ты тоже «облегчись». Работаем только ножами.

Несколькими секундами позже две тени беззвучно заскользили следом за отдаляющейся группой боевиков АК, а к подавшему условленный знак и оставшемуся на месте ефрейтору Семеняку стали подтягиваться остальные разведчики.

— Что тут произошло? — первым спросил Гусев. — Где командир?

— А вы что, ничего не видели.

— Да отошли, сдуру, слишком далеко, а потом не хотели поднимать лишний шум. Как луна зашла, совсем ничего не разглядеть. Если б только с места сдвинулись, тут такой треск стоял бы, как от жирующего стада кабанов.

— Понятно. В двух словах ситуация следующая: плохие польские партизаны ограбили своих же соотечественников, правильных партизан. Андрей с Кузьмичом пошли восстанавливать справедливость. Нам приказано следовать на слух, за тележным скрипом, но не выдавать себя. Иван, Виктор — возьмите оружие и вещмешки старшины и командира.

— Есть, — шутейно откозыряли ефрейтору оба офицера. Впрочем, придись, они проделали бы это и всерьез. На маскхалатах погон нет, и статус разведчика в группе зачастую определяется не званием, а опытом.

А Малышев и Кузьмич, пользуясь тем, что боевики двигались двумя колонами с обеих сторон телеги, подкрались сзади и одновременно прикончили крайнюю пару… Бедняги умерли не издав ни звука и, наверняка, даже не успев понять, что уходят. Просто звезды, ярко блеснув напоследок, вдруг пропали, ночь стала еще темнее и какой-то слишком холодной, как для начала сентября…

Трупы аккуратно, придерживая их оружие, положили на землю. Оттаскивать в сторону или прятать не имело смысла. Не тот случай, когда нельзя оставлять следы.

Малышев показал Кузьмичу большой палец. Старшина кивнул и, ткнув в направлении телеги, показал два пальца. Капитан кивнул в ответ. На языке жестов их разговор означал следующее…

— Отлично сработали.

— Да. Берем следующую пару?

— Вперед…

Колеса и дюжину раз не успели проскрипеть, как количество «лесных братьев» уменьшилось еще на два человека. Теперь хлеб сопровождало только четверо бойцов, идущих вровень с телегой и еще пара, ведущая под уздцы лошадей.

Капитан со старшиной чуть приотстав, выждали несколько минут, дав сердцу успокоиться и выровнять дыхание. Из-за скрипа, случайно шумнуть было нестрашно, никто не заметит, а вот жаркое сопение в затылок насторожит любого.

Еще один бросок, и на лесной дороге осталось только четверо борцов за свободную Польшу и от немцев, и от коммунистов.

— Франек! — окликнул кого-то из бойцов, шагающий впереди Мельник. — Глянь, как там наша краля. Что-то она слишком притихла. Как бы не задохнулась… Если пообещает не орать, можешь вынуть кляп. Отсюда ее крик с хутора все равно уже не услышат.

Телегин и Малышев переглянулись и бросились вперед. Теперь было не до соблюдения скрытности. Судьба, как оно и происходит чаще всего в жизни, в очередной раз перетасовала карты.

Судя по всему, Франек оказался в числе тех, кому уже не суждено вести мирские разговоры и, естественно, ответить своему командиру не смог.

— Ей, ты что, оглох?! — Мельник не отличался терпением и уравновешенностью характера. — Проверь, как там девка, говорю! Не хватало еще, чтоб и эта подохла…

Сам командир, даже оглянувшись, не заметил бы, насколько поредели ряды его войска, но это сразу увидели бойцы, идущие рядом с передком телеги.

К счастью, капитан со старшиной уже успели достаточно приблизиться, и поляки сперва приняли их за часть своих товарищей. Ну, а времени приглядеться внимательнее и понять, что рядом не друзья, а враги — им, естественно, не предоставили. Правда, бить теперь приходилось в грудь и не имея возможности зажать рот, но разведчикам опять повезло. Предсмертные хрипы и стон, ждущий ответа, Мельник принял за нечто другое. Видимо, ему тоже не терпелось.

— Аккуратнее там руками, не испорть мне товар… — хохотнул он. — Слышу, слышу, что живая… Мог бы обойтись и без демонстрации, а просто ответить.

Телегин, поскольку именно он находился с той стороны дороги, по которой шел Мельник, жестом привлек внимание командира и изобразил захват. Малышев мотнул головой и чиркнул ладонью по горлу. «Язык», во всяком случае такой, был разведчикам без надобности, так зачем зря рисковать.

Старшина кивнул и шагнул вперед. Последний акт возмездия произошел точно так же, как и четыре предыдущие. Тихо и без суеты. Единственное отличие — больше не ощущая человеческой руки, лошадки прошли всего пару шагов и остановились.

Новенький, еще пахнущий краской и заводской смазкой транспортный Ли-2 трясло, как старый рыдван по ухабистой дороге. Только-только удавалось Корнееву ухватиться за какую-то дельную мысль, как самолет опять ухал в очередную воздушную яму. Желудок у Николая немедленно взмывал вверх, пытаясь вытолкнуть сердце через горло, а плененная усилием воли мысль, в свою очередь, улетала куда-то в потолок, словно пробка из бутылки теплого шампанского.