Преступники выбирают службу вместо смертной казни, просто откладывая неизбежное: они не думают о том, что повешение или декапитация в сравнении с уделом инквизитора — это милосердие. Просто растягивают свою агонию зазря.

Немало в корпусе и глупцов, пришедших из корысти. Они надеются дожить до увольнения и ухватить с собой обещанное жалование. Инквизиторам действительно платят щедро, только не всякий увидит эти деньги в глаза. Другое дело — калеки, никак более не пригодные к службе.

Разменять целость рук и ног на состояние, Альдред считал, сомнительно. Никакое золото не покроет подобных лишений. Это обман — и не в последнюю очередь самообман.

А в целом, в Инквизицию набирают любое отребье. Грубо говоря, с улицы. Всё потому, что они дохнут, как мухи. Имевшая место бойня служит подтверждением тому.

Сам Альдред принадлежал к особой категории. Жизнь загнала его в тупик, хотя ничего никому и никогда дурного он не сделал. По крайней мере, первый.

На распутье у него не осталось тех, ради кого бы он жил или ради кого бы умер. Никому в сущности Альдред, уже здоровый лоб, не был нужен. Возвращаться тоже некуда.

Он был никто, и звали его никак.

Хотя всегда есть, куда опускаться, пополнять ряды сирых и убогих не собирался. Продавать себя и будущие поколения мелкопоместным дворяшкам тем более не хотел.

Зато на горизонте сестра Кайя появилась. Вербовка стала для него единственной достойной перспективой. Компенсацией за первые собачьи годы жизни.

Тогда ему было плевать, выживет он или погибнет на службе.

Деньги его мало интересовали: ни гроша до этого не заработал и не знал, на что бы потратил. А пропуск прямиком к ногам Светлейшей вне очереди Альдред расценивал не более, чем приятное дополнение.

Разумеется, сейчас всё обстояло несколько иначе. Достаточно было столкнуться с настоящей бедой. В его голову закрались сомнения. Крамола. Опасное мыслепреступление. Благо, стекали его философствования строго в пропасть повседневности, затираясь, теряясь на заднем фоне суеты.

Оно и понятно: хочешь жить — рот свой держи на замке. Меньше думай, больше делай.

— Души ваших братьев сейчас дожидаются у врат на вершине Мидал, — возвещал архиепископ. — Склоним же головы в молчании, чтобы они вошли, а Свет и Тьма проявили к ним благосклонность.

Габен уронил голову на грудь. Вслед за ним это сделали инквизиторы. Альдред — в том числе. Совершенно покорно. Происходящее не трогало его нисколько. Всего лишь будничная обязанность.

Он руководствовался древней поговоркой: когда будешь в Циме, поступай, как цимлянин.

Молчание установилось на минуту-полторы. Затем клирик поднял голову и прошёл к столу, с которого взял пергамент. В храме даже при свете сотен свечей царил полумрак. Архиепископ прищурился, изучая написанное, отлип и заговорил:

— О, Свет и Тьма! Впустите души грешные в свой Дворец. О, Свет и Тьма! Дайте нам знак, что за доля ждёт ваших верных слуг, ваших верных рабов!

Начинался внеземной суд. Инквизиторы устремили взор к глазам статуй. Кто-то — с надеждой, ведь на кону стояло будущее близких. Другие — из любопытства. Альдред замер, ощутив небывалый интерес. Он слышал о том, что должно произойти, но никогда сам не видел воочию.

— Гвидо Манчини. Верный слуга Власти Людей, проливавший кровь во имя суверенитета нашей земли. Куратор-практик, увещевавший магов ради сохранения Равновесия. Достоин ли он рая в ногах Светлейшей? Примет ли его к себе Темнейший? Канет ли он в небытие, не оправдав надежд, возложенных Светом и Тьмой?

Внезапно сквозь каменную вуаль загорелись небесно-голубым светом глаза девы. Она принимала куратора. Позволяла ему гулять под сенью олив и вишен среди других блаженных в краю вечной весны. Свой долг в Равновесном Мире он полностью исполнил. Впредь инквизитор будет ластиться в ногах Светлейшей, не зная ни боли, ни горя.

От увиденного Альдред непроизвольно открыл рот. Впечатляет, воистину. Скептикам из земель неверных могло показаться, будто огоньки зажигает кто-то внутри статуй. Либо же это какой-то магический трюк.

Вовсе нет. Самое что ни на есть чудо — вот, что это. Всякий образ Темнейшего или Светлейшей отзывался на панихиде, когда речь заходила о доле, отведённой душам ушедших. Окромя пропащих, разумеется. Даже цельные мелкие статуи в захолустной церквушке на отшибе мира — и те наполняли Свет и Тьма, когда к ним обращались.

— Да будет его вечная жизнь полна радости, да не заскучает он по бренной жизни, да не нарушит он заповедей рая, да не прогонят его из цветущих кущ, — подытожил архиепископ, словно наговаривал заклинание.

Глаза Светлейшей погасли. Служители собора подошли к гробу, в котором лежал забальзамированный и омытый от крови покойник. Его накрыли крышкой и понесли вдоль рядов инквизиторов во двор.

Псы Церкви провожали его взглядом. Они ясно видели: их души уже спасены, однажды и им улыбнётся Свет. Как и рассчитывало духовенство, панихиды воодушевляли его воинов не жалеть себя в столь тягостном служении. Ведь никому не улыбаются вечные страдания в забвении после чудовищных мук в Равновесном, но бренном мире.

Архиепископ Габен следом назвал ещё несколько имён — одного куратора и нескольких миротворцев. Естественно, всех их великодушно приняла Светлейшая. Гробы с телами также вынесли из собора на прилегающую территорию.

Затем толстяк добрался до последнего латника. Паучиха настолько обезобразила его, что показать остальным инквизиторам было бы неэтично. Альдред не знал, там ли его останки, правда ли ту груду мяса и металла сумели утрамбовать внутрь.

Тот самый миротворец, из-за кого произошло столько смертей. Габен его назвал:

— Витторио Каттанело. Клятвопреступник, насильник и убийца невинных, искупивший свою вину вступлением в ряды Инквизиции. Сержант миротворческого отдела, остановивший немало апостатов ради сохранения Равновесия в мире…

Инквизиторы не шептались. Во-первых, было непринято, а во-вторых, сами они не без греха. Среди здесь собравшихся таились личности гораздо хуже.

Прозвучали все три вопроса, обращённые к Свету и Тьме. Статуи сравнительно долго оставались в безмолвии. Альдред подозревал, судьба погибшего особенно заинтересовала противоположности. Архиепископ не спешил с вердиктом.

Наконец глаза Темнейшего загорелись красным огнём. Это могло означать лишь одно: до райских кущ покойный просто не дорос. Однако и его будущее нельзя было назвать совсем уж мрачным.

Тьма брала его к себе в Чистилище. Пройдя его, спустя сколько-то лет нерадивая душа возвратится в Равновесный Мир, чтобы воплотиться опять, до следующего суда. В зависимости от того, как она проведёт новую жизнь, и будет вынесено окончательное решение. Не будь Витторио Каттанело инквизитором, его бы уже ждало забвение.

— Да будет его доля в Чистилище легка, да не оступится он на пути сквозь Тьму, да