обещанием, пока сами испанцы не потеряли веру в его уступки. Раздраженный неудачей своих усилий, принц накануне самого отъезда возобновил сватовство, только чтобы оскорбить инфанту отказом от него, когда он будет в безопасности дома. Но для массы англичан недостатки его характера оставались еще неизвестными. Отличавшие принца гордая сдержанность, личное достоинство и приличие манер представляли резкую противоположность болтливости и непристойности его отца. Однако придворные, знавшие Карла в молодости, часто молили бога «направить его по вступлении на престол на верный путь, так как на неверном он мог оказаться самовластнейшим из когда-либо бывших государей». Но народ склонен был принимать его упрямство за твердость, а гнев, руководивший его политикой по возвращении из Мадрида, за патриотизм, обещавший лучшее правление.

Под влиянием Карла и Бекингема король вынужден был созвать парламент и уступить в вопросе, из-за которого ранее он порвал с последним, то есть предложить на обсуждение палат вопрос о переговорах с Испанией. Бекингем и принц лично поддержали требование парламента нарушить договоры и объявить Испании войну. Парламент охотно назначил субсидии; преследование католиков, приостановленное из уважения к вмешательству Испании, возобновилось с новой силой. Глава испанской партии Крэнфилд был обвинен в подкупе и отстранен от должности. Поток увлек за собой и Якова I, но он ясно понимал все значение нового оборота дел, и только усиленными настояниями фавориту удалось добиться от короля согласия на отставку Крэнфилда. «Ты готовишь розгу для своей спины», — сказал при этом Яков I. Но Бекингем и Карл продолжали настаивать на войне. С Голландией был заключен союзный договор; были начаты переговоры с лютеранскими князьями Северной Германии, безучастно относившимися к падению курфюрста Пфальцского, а Франции были предложены союз и брак Карла с Генриеттой, дочерью Генриха IV и сестрой Людовика XIII. Восстановление Тройственного союза было возвращением к политике Елизаветы, но первые слухи о королеве-католичке вызвали сопротивление общин. В этот момент смерть Якова I возвела на престол Карла I, и в мае 1625 года собрался его первый парламент. «От короля, управляющего теперь нами, мы можем ожидать всего лучшего», — воскликнул в Нижней палате один из ее членов; были и более хладнокровные люди, а за последующие несколько месяцев произошло достаточно событий, чтобы внушить парламенту осторожность.

Нужно помнить, что массе англичан война с Испанией представлялась борьбой с католицизмом, а раздражение против иноземных католиков вызывало такое же раздражение против католиков внутренних. В глазах протестанта всякий англичанин-католик был внутренним врагом. Протестант, склонявшийся к католическим обрядам или догматам, представлялся тайным изменником. Между тем существовало подозрение, скоро превратившееся в уверенность, что, несмотря на свое обязательство не делать религиозных уступок, Карл I при заключении брака обещал смягчить уголовные законы против католиков, и что таким образом иноземная держава снова получала право вмешиваться во внутренние дела королевства. В то же время Карл I, казалось, выказывал особое расположение к людям католических мнений. Главой разно характерной оппозиции пуританству, члены которой обозначались общим названием «арминиане», признавался епископ Лод; теперь он сделался советником короля по церковным делам. С Лодом во главе новая партия стала сильнее и многочисленнее. Для защиты своих религиозных взглядов она, естественно, старалась усилить власть короны. Один из придворных фаворитов, Монтегю, осмелился унижать реформатские церкви материка перед католицизмом и объявлять учением церкви мнения, отвергаемые кальвинистами.

Отношение общин к религиозным вопросам было ясно любому наблюдателю. «При всяком упоминании об опасениях и опасностях протестантов, — писал одни из членов, следивший за прениями палаты, — она приходит в сильное возбуждение». Первым делом общин было призвать Монтегю к решетке палаты и отправить его в тюрьму. Но, кроме церковных дел короля, у парламента были и другие основания для недоверия. Король пренебрег условиями, на которых была назначена последняя субсидия для войны с Испанией, и, требуя новых ассигнований, не указал ни их суммы, ни назначения. Общины отнеслись к его скрытности с соответственной осторожностью. Они назначили небольшую субсидию и в то же время ограничили одним годом назначение известных пошлин, называвшихся грузовым и весовым сборами и обычно назначавшихся новому государю пожизненно, — чтобы иметь время для рассмотрения прибавок, присоединенных к ним Яковом I. Карл I принял это ограничение за обиду, отказался принять подарок на таком условии и отсрочил заседание палат. Когда в августе 1625 года палаты снова собрались в Оксфорде, пренебрежение, выказанное Карлом I к парламенту, еще ухудшило их настроение: король освободил Монтегю из тюрьмы и назначил его придворным священником, а спорные пошлины продолжал собирать без разрешения закона. «Англия, — воскликнул сэр Роберт Фелипc, — последняя монархия, еще сохранившая свои вольности; не дайте им погибнуть теперь!» Но едва общины выразили намерение заняться рассмотрением народных жалоб, как были распущены.

Твердость палат представлялась Бекингему простым недовольством, сопровождающим обычно неудачу, и он решил отвлечь внимание от политической борьбы крупным военным успехом. Едва освободившись от парламента, он отправился в Гаагу для заключения общего союза против дома Габсбургов, а в октябре из Плимута к берегам Испании вышел флот в 90 кораблей с 10 тысячами солдат. Но эти широкие планы разбились об административную недееспособность Бекингема. Задуманный союз не осуществился. «Испанская» экспедиция вернулась, расстроенная мятежом и болезнями после неудачной высадки в Кадисе. Огромный долг, сделанный для ее снаряжения, принудил фаворита высказаться за новый созыв палат. Он ясно понимал, что неудача поставила его в опасное положение, и знал, что его соперники при дворе вступили в союз с вождями последнего парламента. Со своей беззаботной смелостью он решился предупредить опасность и рядом ударов навести страх на противников. Заключение в Тауэр лорда Эрендэла поразило членов Совета. Сэр Роберт Фелипc и четверо других вождей оппозиции были назначены шерифами своих графств и, таким образом, лишились возможности заседать в парламенте. Но их удаление только выдвинуло вперед более опасного врага.

Если главными представителями позднейшей оппозиции были Хемпден и Пим, то в начале борьбы за парламентские вольности ее средоточием являлся сэр Джон Элиот. Он происходил из старой фамилии, поселившейся при Елизавете возле рыбачьей деревушки Сент-Джерменс и построившей себе прекрасный замок — Порт-Элиот; под покровительством Бекингема он получил место вице-адмирала Девоншира, а за деятельное преследование морского разбоя на Ла-Манше был награжден несправедливым заточением. В то время он был в расцвете сил, имел прекрасное образование, знал современные поэзию и науку, отличался возвышенностью характера, набожностью, бесстрашием и пылкостью. По характеру он был очень вспыльчив: в молодости, когда сосед пожаловался на него отцу, он обнажил на жалобщика свой меч; в позднейшие годы эта вспыльчивость придала его красноречию особый блеск. Но при всей пылкости характера Элиот отличался ясным и