Шропшир, Девон и Уорикшир отказали начисто. Восемь пэров, с лордами Эссексом и Уорвиком во главе, отказались подчиниться обложению как незаконному. Двести провинциальных дворян, упорства которых не удалось сломить переводом из тюрьмы в тюрьму, были вызваны в Совет. Перед ним начал свое патриотическое поприще, сделавшее его имя дорогим для англичан, Джон Хемпден, пока только молодой помещик Бекингемшира. «Я готов, пожалуй, заплатить, — сказал он, — но боюсь навлечь на себя проклятие Великой хартии, которое должно читаться дважды в год против ее нарушителей». За этот протест он был наказан таким строгим заключением в Гэт-хаузе, «что потом никогда уже не выглядел прежним человеком».

При растущем недовольстве и угрожающем банкротстве Бекингема мог спасти только крупный военный успех, и он снарядил отряд в 6 тысяч человек для самого безумного и неудачного из всех своих предприятий. В великой борьбе с католицизмом все надежды протестантов основывались на союзе Англии с Францией против дома Габсбургов. Но в конце концов высокомерие и ошибки фаворита поссорили его с союзниками, и Англия вдруг оказалась в состоянии войны и с Францией, и с Испанией. Французский министр, кардинал Ришелье, при всем желании сохранить союз с Англией был убежден в том, что первым шагом к деятельному вмешательству Франции в европейскую войну должно служить восстановление внутреннего порядка, а для этого нужно было подчинить протестантский город Ла-Рошель, поднявший восстание. В 1625 году англичане помогали французским войскам, хотя и неохотно. Теперь Бекингем увидел возможность легко приобрести в Англии популярность, поддерживая сопротивление гугенотов. Англичане сильно сочувствовали им, и он решил воспользоваться этим, чтобы доставить оружию короля такое торжество, которое подавило бы всякое сопротивление в стране. Под его командой на выручку Ла-Рошели отплыл флот из сотни судов. Как ни внушительна была эта сила, но экспедиция оказалась столь же неудачной, сколь и неблагоразумной. После безуспешной осады замка Сен-Мартен английские войска были вынуждены отступать к своим кораблям по узкой плотине, и при этом они потеряли 2 тысячи человек, а неприятель ни одного.

Прежде всего безумие Бекингема заставило короля, обремененного долгом и позором, созвать новый парламент, выказавший еще более решительное настроение, чем прежний. Канд даты двора повсюду были отвергнуты, а вожди патриотов избраны с торжеством. Верным путем к избранию служило преследование, перенесенное недавно за противодействие произвольному обложению. Несмотря на совет Элиота, даже вопрос об удалении Бекингема отступил перед стремлением отомстить за нарушение личной свободы. «Мы должны защитить наши старые вольности, — сказал сэр Томас Уэнтворт (и скоро пришлось напоминать ему эти слова), мы должны вернуть силу законам, созданным нашими предками. Мы должны запечатлеть их так, чтобы дух произвола не смел их нарушать». Не обращая внимания на резкие угрожающие послания короля и на его требования считать их вольности находящимися под защитой его «королевского слова», общины занялись великим делом выработки «Петиции о праве». Они торжественно перечислили законы, охранявшие подданных от произвольного обложения, от принудительных займов и подарков, от наказания, опалы, лишения прав или имущества не иначе, чем по законному приговору пэров, от произвольного заточения без определенного обвинения, от военного постоя или применения военных законов в мирное время.

Затем, так же торжественно, общины перечислили случаи нарушения этих законов при двух последних государях, и особенно отметили роспуск последнего парламента. В заключение этого многозначительного перечня общины просили, «чтобы впредь никто не мог быть вынужден ко внесению каких-либо подарков, займов, одолжений, податей или тому подобных налогов без общего согласия, выраженного в акте парламента; чтобы никто не мог быть принужден к ответу или принесению такой присяги и никто не мог быть заточен или иначе обеспокоен за отказ от этого; чтобы свободные люди не могли вышеуказанным способом подвергаться заточению или заключению. Да будет угодно Вашему величеству удалить названных солдат и матросов, чтобы Ваш народ на будущее время не подвергался такому обременению, и пусть будут уничтожены и отменены комиссии для производства военного суда, и пусть впредь не учреждается подобного рода комиссий для осуждения, как раньше было сказано, каких бы то ни было лиц, чтобы под прикрытием их нельзя было, вопреки законам и вольностям страны, разорять и предавать смерти подданных Вашего величества. Всего этого общины покорно просят у Вашего высокого величества как своих прав и вольностей, согласно законам и установлениям королевства. Да соблаговолит также Ваше величество объявить, что вышеупомянутые приговоры, действия и случаи во вред народу не должны считаться впредь доказательствами или примерами. Да будет угодно Вашему величеству милостиво объявить для дальнейшего спокойствия и безопасности Вашего народа Вашу королевскую волю и желание, чтобы во всех упомянутых предметах все Ваши чиновники и министры служили Вам согласно законам и установлениям королевства, ради чести Вашего величества и благополучия государства». Напрасно лорды старались добиться согласия Карла I, оговаривая его «верховную власть». «Наше ходатайство, — спокойно возразил Пим, — говорил о законах Англии, а эта власть представляется отличной от власти закона».

Лорды уступили, но Карл I дал уклончивый ответ, и неудача умеренных предложений, предпочтенных его советам, снова вынудила выступить Элиота. В неслыханно смелой речи он предложил обратиться к королю с представлением насчет состояния государства; но в ту минуту, когда он снова коснулся вопроса об удалении Бекингема как необходимого условия всякой действенной реформы, его прервал спикер палаты и заявил, что ему приказано прерывать всякого, кто станет поносить министров короля. Нарушение права общин на свободу слова вызвало сцену, никогда невиданную раньше у святого Стефана. Среди торжественного молчания палаты Элиот вдруг сел. «Тогда открылось такое зрелище страстей, — говорится в одном из тогдашних писем, — какое редко наблюдалось в подобном собрании: одни плакали, другие ссорились, третьи предсказывали предстоящую гибель государству, иные разыгрывали священников, исповедуя свои грехи и грехи народа, навлекшие на нас такое наказание; наконец, некоторые порицали плакавших. Плакавших было более ста; многим выступавшим возбуждение мешало говорить». Сам Пим поднялся для того, чтобы снова сесть со слезами. Наконец, у сэра Эдуарда Кока хватило сил выразись себе порицание за роб кие советы, остановившие Элиота в начале сессии, и заявить, «что виновник и причина всех этих бедствий герцог Бекингем».

Одобрительные крики вызвало решение внести имя герцога в представление; по в эту минуту Карл I уступил: чтобы получить средства для нового похода под Ла-Рошель, Бекингем склонил короля к принятию «Петиции о нраве». Впрочем, согласие это, как его понимал Карл I, имело мало значения. Его особенно интересовала возможность держать людей в тюрьме, не подвергая их суду и не указывая причин их заключения. Об этом он советовался с судьями, и те ответили,