Тут рабов было много, гораздо больше, чем в Сторбаше. И дело даже не в размерах поселения. Почти в каждом дворе я видел двух-трех трэлей. Кто курей кормил, кто белье развешивал, кто дрова колол. А ведь еще в домах могли суетиться рабыни.

В Сторбаше столько рабов и не прокормить. Земли там не так много, и чаще всего семья держала одного-двух рабов, а то и вовсе без них обходилась. Бывало, что купят раба, пропашут на нем лето, а зимой приходится продавать или даже убивать, чтоб зерна и продуктов хватило до весны.

В Хандельсби, судя по всему, с провизией все хорошо. Да и не только с ней. Местные девушки в обычный день наряжались, как на праздник: ленты в волосах, разноцветные бусы на шее, яркие вышитые платья выглядывали из-под толстых плащей. Мужчины не отставали от них. Сразу было видно, кто местный, а кто нет. Приезжие походили на нас суровыми мордами и непритязательными нарядами.

Город формой походил на подкову, где длинные ветви лежали по обеим сторонам фьорда, и мы постепенно приближались к ее центральной части. Людей на улицах становилось все больше, и не все они походили на нас.

На очередном перекрестке я засмотрелся на странного мужчину. Он явно был безрунным, но при этом не трэль. Длинный грязно-желтый балахон болтался на нем, как мешок, рукава обрезаны, и тощие руки торчали, как палки. Он ни на кого не смотрел и молча крутился на месте, то и дело поднимая ладони к небу. Я глянул наверх: серая хмарь. Ни лучика. Потом он остановился, посмотрел прямо мне в глаза и заорал:

— Вы безбожники! Ваши так называемые боги — ничто иное, как подлунные демоны, что кромсают ваши души на куски. И даруют в обмен грязную и отравленную силу. Отриньте демонов! Поклонитесь Солнцу! И тогда вы будете спасены! И воссияете на ночных небесах звездным светом, посрамите кривую улыбку Луны!

Он замолчал. Местные жители проходили мимо, не обращая на него никакого внимания. Будто собака лает.

— Услышьте меня! — передохнув, снова завел он. — Отриньте убийства! Откажитесь от пожирания плоти! Трупоедам заказан путь на небо. Не станет великий бог-солнце обласкивать взглядом безбожников, что поклоняются демонам, убивают и пожирают мясо. Поэтому ваша земля так скудна и бесплодна. Земли ваши полны демонов — Бог-Солнце не любит вас! Моря и озера исполнены злокозненных чудовищ — Бог-Солнце не любит вас! Женщины ваши умирают от боли при родах — Бог-солнце не любит вас! Он не любит убийц и неверных. Кто не восхваляет его каждое утро и не возносит молитвы каждый вечер! Бросьте мечи и перекуйте их на орала! Тогда вознаградит вас Бог-Солнце. Дарует вам тепло. Уведет от вас зиму. Станут ваши земли плодородны и изобильны. Ваши стада станут тучны и плодовиты. Не нужно сражаться друг с другом! Не нужно убивать и жаждать чужого. Нужно лишь молиться и трудиться. Бог-Солнце вам воздаст по заслугам!

Он рухнул на колени и принялся биться головой прямо о грязь. Его макушка была выбрита начисто, и длинные лохмы волос обрамляли ее по кругу.

— Он что? Хочет, чтоб мы мясо не ели? — шепнул я Тулле.

Тот был удивлен не меньше.

— И чтоб не сражались тоже. Ну и еще чтоб возносили хвалы солнцу.

— Зачем кланяться солнцу?

Друг пожал плечами. Я обошел безрунного стороной. Вот уж кто безумец! Надо же, молиться солнцу! Все ведь знают, что солнце — это пылающее сердце Маансуджа, которого убил Скирир, чтобы спасти мир от пожирания. Всего лишь сердце твари! Разве оно может любить или что там он кричал?

Я все выискивал людей необычного цвета, обещанных Альриком, но ни синих, ни зеленых в округе не было. Один раз приметил пацаненка-раба, смуглого и черноволосого, он мчался по своим делам. Я схватил его за шкирку, поднял в воздух и окликнул хёвдинга:

— Беззащитный, это и есть черный человек? У него черная голова и глаза.

Мальчишка заверещал на непонятном языке, я только и разобрал «господина».

— Отпусти раба, — выдохнул Альрик. — Бывают и почернее этого.

Я разжал хватку, трэль шлепнулся в грязь, кувыркнулся, вскочил на ноги, поклонился и побежал дальше.

— Но он и верещал не по нашему!

Хвит обернулся ко мне с улыбкой:

— По нашему он говорил. Назвал тебя добрым господином, попросил отпустить, а то злой господин выпорет его.

— Если так, почему я его не понял?

— Потому что он говорит, будто горячей кашей рот набил.

Мы остановились возле ворот просторного подворья, где стояло несколько небольших зданий и одно огромное, не меньше Сёльвхуса. Альрик представился привратнику, молодому хускарлу, и тот отвел нас к одному из домов.

— Конунг выделил вам двух рабынь, — сказал хускарл. — Они займутся домашними делами. Снедь также от конунга.

— А дрова? — спросил я.

— И дрова.

— Вот сразу бы так.

— Конунг Рагнвальд призовет вас, когда придет время. Если что понадобится, обращайтесь к Толстухе. Она смотрит за гостями.

Хускарл чуть наклонил голову и ушел.

— А дрова? — прошипел Альрик. — А дрова? Кай, после четвертой руны ты либо поглупел, либо излишне охрабрел. Здесь тебе не Сторбаш. В столице нужно вести себя тихо и осторожно, а не вытворять глупости на забаву толпе. Особенно когда прибыл на тяжбу.

— Да что такого? — разозлился я. — Там плыть-то всего ничего. Любой рунный легко проплывет туда и обратно. Почему сразу безумец?

— Потому что, — хёвдинг схватил меня за ворот плаща и подтащил к себе, — переплыть может любой. Да вот только не любой рунный полезет в ледяную воду из-за скуки, точно дурак потешный. Что будут думать в Хандельсби об ульверах? Что это достойные воины? Или что это карлы, шутки ради бултыхающиеся во фьорде?

— Зато нас теперь хотя бы знают и уважают! — я вырвался из хватки. — Ты же видел, как нас угощали. Даже баб привели.

Беззащитный смерил меня ледяным взглядом, от которого сжался мочевой пузырь. В последний раз я так себя чувствовал рядом с отцом после того, как не получил благодать.

— Вот тебе урок, Альрик. Никогда не бери в хирд детей! — процедил он.

От такого оскорбления кровь бросилась в лицо.

— Я давно не ребенок!

Но Альрик не слушал. Он открыл дверь в дом, глянул внутрь, бросил Арне:

— Ты за старшего.

И ушел.

Сразу же мне прилетели три затрещины. От Тулле, Арне и Энока Ослепителя. А Хвит протянул:

— Давно так хёвдинг не злился. Ты бы, Кай, помолчал.

— Как ставки делать, так все горазды, — огрызнулся я. — А как по ушам получать, так сразу Кай? Я свободный человек! Хочу — гуляю, хочу — в море плаваю. И сидеть взаперти больше не буду!

Живот был набит мясом, в голове еще немного туманилось после утренней попойки, а в сердце кипела злость. На Альрика, на ульверов и на ту женщину, что кинула мне монету. Если бы не ее презрительный взгляд, я бы в ледяную воду не нырнул. Это она виновата! Что, руной не вышел? Или одежка бедноватой показалась? Я должен найти ее и вернуть золото. Швырнуть ей в лицо!