Отец не стал нас удерживать. Так что мы с Тулле вышли на улицу и будто перенеслись в другое место и время. Словно вместо одного часа провели в доме Эрлинга полгода или даже сотню лет. Всё вокруг было покрыто белыми пушистыми хлопьями. Небеса, воздух, дома, деревья — всё в снегу. Грязь, серость, навоз скрылись под зимним одеялом.

Я знал, что этот снег скоро растает, его смешают с землей, растопчут и раскидают. До настоящей зимы еще около месяца. Море замерзнет тоже не сразу. Но мы уже не успевали найти новую работу, чтобы переждать до весны и не тратить свои деньги.

Этот год у ульверов выдался неудачным. Сколько заработали, столько и потратили. Трёх человек потеряли мёртвыми, один ушел, один покалечился, а добавился лишь перворунный Видарссон. И это несмотря на торгашеский талант хёвдинга. Поневоле задумаешься, а так ли выгодно быть хирдманом… Лучше б конунг затеял войну с кем-нибудь. Денег немного, зато возможность быстро подняться в рунах. А потом можно и на Север податься. Там, говорят, тварей полно, только успевай топором махать.

Тулле будто бы и не заметил перемены в погоде, брёл, еле передвигая ноги, зябко кутался в плащ и молчал. Потом спросил:

— За что я его?

— Да глупость он сказал обо мне. Вроде как я всегда безумным был.

— Зазря, значит, ударил.

Снова молчание. Потом Тулле вздохнул и сказал:

— Знаешь, я ведь тоже хотел уйти из ульверов. Посмотрел на Ивара и позавидовал. Думал, может, после третьей руны перестану… Больше полгода ведь прошло. Думал, что всё. Вернулся бы обратно на хутор, посватался бы к Мэве. Не сразу, конечно, через год-другой, чтобы уж наверняка проверить. А тут опять.

— Мало я заплатил Гнедому. Надо ещё раз сходить, спасибо сказать. И ты тоже. Лучше уж сейчас узнать, чем дома среди своих.

— Тут еще вот какая штука. Чем сильнее я становлюсь, тем меньше шансов, что я вернусь домой. Меня и однорунного мало кто мог удержать. А что если я стану хускарлом? Или вовсе хельтом? Вообще всех поубиваю же. Наверное, лучше забыть про дом и Мэву. Так и буду мотаться по морям на пару с Безумцем, пока не сдохну.

Мы дошли до нашего жилья, но заходить не хотелось. Во мне еще сидела злость на Альрика и его слова «Детей не брать». Тулле нужно было успокоиться. Потому мы развернулись и пошли обратно в город.

За оградой подворья было шумно. Множество детишек выбрались наружу и с визгами веселились в снегу. Мальчишки затеяли игру в снежки, и белые шарики летали по всей улице. Мы с Тулле небрежно отбивали их руками, чем привлекли внимание детей. Мое безбородое лицо и низкий рост делали меня похожим на ребенка. И нас начали обстреливать намеренно, со всех сторон. Тут хочешь-не хочешь, а отвлечешься от разных дум. На спину я внимания не обращал, волчий плащ и топором не сразу прорубишь, защищал только лицо и грудь.

Брызги снега пополам с грязью! Ребячьи вопли! Ледяной воздух. И крупные хлопья, застревающие на бровях и ресницах.

— Ульрик, справа! Справа заходи.

— Мелкого бей, дурак!

— Погоди, все разом ударим. Три, два, бей!

Наконец мне надоело, и я высвободил силу, жахнул ей во все стороны. Детей как метлой размело по углам.

— Дядечка, простите! — вышел самый смелый мальчишка. — Мы не знали, что вы хускарл. Просим прощения.

— Благодарите Фомрира, что живы остались, — усмехнулся Тулле. Ему досталось меньше, чем мне. — Это ж сам Кай Безумец. А ну как он бы разозлился?

Я двинул другу в бок, чтоб не заговаривался.

— Мама, мама! Там тролль дерётся с Сигфуссовыми сыновьями!

Рядом с нами пробежала маленькая девочка. Женщина подхватила дочь и скрылась за дверью дома.

Не то, что бы мы поверили этим словам, но тролль в столице среди однорунных жителей может натворить много бед. Мы с Тулле выхватили ножи и рванули туда, откуда прибежала девочка. Как будто тролля можно убить ножом!

В проёме между двумя подворьями было тесно, так что двоим едва удалось бы разминуться. Хвала Фомриру, там действительно был не тролль. Всего лишь драка. Ну, или смертоубийство.

Трое молодых парней едва ли старше меня размахивали ножами и наскакивали на мужчину постарше. Тот отбивался от них голыми руками, хотя у него на поясе также висел длинный нож. Черноволосый, смуглый и низколобый, он и впрямь напоминал тролля как с лица, так и повадками. Несмотря на тесноту и количество нападающих, он все еще не был ранен и даже не запыхался.

Тулле с интересом уставился на них, кто кого. Я же набрал побольше воздуха и как можно громче гаркнул:

— А ну прекратить!

Один из юношей обернулся к нам и тут же рухнул на землю: черноволосый пнул его в колено.

А тролль хорош!

Старший из нападавших начал бешено размахивать ножом и наступать на тролля, а двое оставшихся почему-то решили схлестнуться с нами. Грибов объелись, что ли?

Один из этих дураков ткнул меня ножом, целясь в живот. Слишком медленно. Я поймал его за запястье, дёрнул на себя и впечатал кулаком в нос. Ну вот, уже третий сломанный нос! Противник постоял немного и кулем осел в грязь. Тулле тоже быстро разобрался со своим: вырвал оружие и оглушил.

Раздался вопль боли. Последний из нападавших, выронил нож и скорчился на земле, подвывая. Из согнутого предплечья торчала желтоватая кость.

— А ну прекратить! — раздался еще один окрик, сопровождаемый волной силы.

Мы с Тулле невольно вздрогнули, хоть и давление было не столь уж сильным — пятая или шестая руна навскидку. А вот чернявый грохнулся на задницу, да и поломанный перестал вопить, как раненая хуорка, и хлопнулся в обморок.

Хускарл был непростой, с вороном, герба Рагнвальда, на плече. Он мазнул взглядом по нам, потом по поверженной троице, потом увидел «тролля» и скривился.

— Сварт, опять?

Чернявый неторопливо поднялся, пожал плечами:

— Не я первый начал.

— А эти кто? — кивнул хускарл на нас.

— Мимо проходили, а родственнички решили, что они с мной, и накинулись на них.

— Мы — ульверы, хирдманы Альрика Беззащитного. Вчера прибыли в Хандельсби, — отчитался Тулле.

— Они вас поранили? Повредили что-то? Оскорбили?

— Он же сказал: мы — ульверы! — удивился я.

— Ясно, — усмехнулся хускарл. — Сварт, ты бы не мельтешил перед ними лишний раз. Когда-нибудь убьешь ведь кого-то.

— Лучше им это скажи, — буркнул Сварт.

Побитые парни под строгим взглядом конунгова воина забрали поломанного и ушли. Чернявый отряхнулся, поправил пояс, угрюмо глянул на нас из-под нависших бровей, и я вдруг понял, что он прожил не больше двадцати зим, но из-за заросшего волосами лица казался на десяток зим старше. Две руны. Плохонькая одежда, рукоять ножа перемотана истершейся полоской кожи. Ни плаща, ни шапки, ни крепких башмаков.