младшенькие – две с сотрясением, одна в слезах и перепуганная тем, что впервые пластала поддерживающую Ткань так грубо и бездумно; в общем, у них не было шансов меня переспорить. Да и что они могли мне противопоставить тогда?! Только я умела из ошмётков, осколков, обрывков делать что-то цельное. Именно поэтому я была на корабле Целителем, а никто другой.

Вот я и взяла, когда мы наругались, наревелись и наобнимались, то, что осталось от Сети, соединила с тем запасом энергии, что имелся у меня лично. Вышла в кипящий, плавящийся от жара формирования мир. Паршивец тут же присосался ко мне, к тому, что я держала в руках, поэтому у меня просто не осталось времени на колебания. Я сумела выдрать у планеты часть её витальной силы, сплела со своей – и придала кораблю так необходимый импульс на прорыв. Волшебный пендаль – он такой…

И вот я смотрела, как уходит всё дальше и выше, словно по ниточке, наш корабль: уже едва видимая игла, пронзившая наконец-то плотную ткань чужих небес. И слёзы потекли быстрее, когда сквозь обступившее меня отчаяние, до меня дошло в полной мере: получилось! Сестрёнки прорвались, корабль не ахнул обратно, разлетаясь в падении на куски, не взорвался прощальным салютом. И во мне шевельнулась надежда, что действительно смогут и однажды вернутся…

Ах, это лживое чувство – надежда.

Когда наш кораблик оказался уже в открытом космосе, кто-то из сестрёнок оглянулся назад. А может, и вся троица, хотя я им это строжайше запрещала делать. Их взгляды всё ещё связывали – корабль, их самих и проклятый слом реальностей. Этого хватило.

Сдерживаемая до поры аномалия рухнула вниз – прямо на планету, уволакивая за собой всю ту мешанину путей, что мы проделали при крушении корабля. Дыра на дыре, лохмотья Нитей, успевшие затянуться в тысячи узлов. Самое то, чтобы заставить мирок-кровосос быстрёхонько схлопнуться, закончить едва успевшее начаться существование – и меня с собой прихватить.

Бежать мне было некуда… Кроме как в слом двух реальностей. На изнанку. С трудом зацепившись за Грань, в зыбком подобии баланса между реальностью и небытием. В точке, которая стремилась к координате «нигде и никогда». Там, куда невозможно вернуться, а попасть – лишь оказавшись почти точно в такой же ситуации, как и мы с сёстрами.

Это было невозможно. Почти невозможно. Ничтожно малая возможность невозможного…

И когда мне – спустя сотни, тысячи, миллионы лет?! – представилась эта возможность, шанс, похожий на бред, на видение измождённого разума, чьи силы я тратила на то, чтобы с трудом удержать свой клочок реальности…

Да, я сделал то, что мне запрещено было делать, точнее – такого я никогда до того не делала. И в глубине своей души я чувствовала себя виноватой перед капитаном и его командой. Сама до конца не понимая в полной мере, что же натворила…

И поэтому я снова смотрела, как уходит корабль: поднимается вверх, всё быстрее и быстрее, вырываясь из хватки тяготения планеты, нацелившись прямо в лиловые небеса. Как проваливается вниз ослепительная пустыня, всё ещё хранившая радиацию, порождённую тем давним крушением – нашего с сёстрами звездолёта. Как уплывает исполинское – на полпланеты – лавовое поле, однажды кипевшее под моими ногами…

Я смотрела, и по моим щекам ползли слёзы, тьма и серебро, никак не могущие перемешаться. Но на этот раз, это были слёзы облегчения. Есть, знаете ли, разница: смотреть как уходит корабль, оставшись в полном одиночестве, на чужом безымянном берегу, понимая, что никто за тобой не вернётся… Или находясь на борту звездолёта, видеть на его обзорных экранах уменьшающийся мир, чья изнанка так долго была мне укрытием – и тюрьмой.

Прощай, Флегетон, я наконец-то покидаю твои берега, оставляю тебя, хотя мы почти срослись с тобой в одно целое…

Я смотрела, стоя на обзорной площадке «Барракуды» одна, но чувствуя весь экипаж, где каждый занял своё место при старте. Я надеюсь, они смогут меня простить за то, что я с ними всеми сделала. Хотя, скорее всего, так и останусь до конца в их глазах – ведьмой.

Глава 8. Бунт корабля

…ровная гладь океана напоминала скорее стекло: ни волны, ни ряби. До самого горизонта, где границы воды и неба постепенно размывались и сливались. И тогда чудилось, что там – громада океана незаметно заворачивается вверх и простирается во все стороны над головой. Редкие облака не разрушали, а только усиливали эту иллюзию, как если бы были причудливыми подводными обитателями. Или странными островами, зависшими на невообразимой высоте. Если слишком долго смотреть на них, то в какой-то момент возникало чувство падения – прямо туда, в не имеющий и намёка на дно простор…

Раг поспешно сглотнул подкативший к горлу ком и сел. Делать на «Злыдне», пока не поднимется хотя бы слабый ветерок, было абсолютно нечего. Поэтому матросы предавались внезапному безделью и коротали время, кто как мог. Дик с ворчанием проверял запасы провианта и воды. Быкоглавец и Ярраш, забившись под небольшой навес под мачтой, резались в карты. Раг решил просто полежать на тёплых досках палубы, бездумно пялясь в бескрайнее – бездонное – небо. С чего ему пришла в голову такая блажь, парень и сам не мог понять. Нет, чтобы присоединиться к приятелям, азартно шлёпающим засаленными картонками по вычищенной чуть не до блеска палубе.

Выглянув через борт, Раг с тоскливым вздохом обнаружил, что океан так и остаётся – гладким, ровным и блестящим. Словно жуткий шторм, через который пиратское судно прорвалось не иначе, как с божественной помощью, вымотал все силы не только у экипажа «Злыдни». Раг ощутил странный укол тревоги и завертел головой. Зыркнул вверх, на досочку, на которой обычно сидел вперёдсмотрящий. Хенрик дремал прямо там, на хлипком насесте, обхватив мачту руками и даже не помышляя заниматься своим делом. Раг уже прикидывал, чем бы швырнуть в мальчишку. Иначе лететь тому рыбкой за борт, если его спящим увидит старпом или сам капитан.

В последнюю минуту Раг решил, что Хенрику не помешает кое-какое воспитание корабельной дисциплины. А то и пить как следует не умеет, и со своими обязанностями – кое-как справляется. То шторм проглядел, то остров…

У матроса опять появилось это неприятное, тянущее чувство в груди. Он нахмурился. Потёр ладонью лоб, словно пытался заставить снулые мысли шевелиться быстрее. Что-то важное как бы ускользало из его памяти. Что-то там про остров… Какой такой остров? Ну, что-то такое было, прямо перед тем, как они