не гони лошадей». Разбазаришь все тосты, за что следующую пить будем?

– Понял… За святую Татьяну, – студент пригубил бокал и зачмокал языком. – Да, это же просто что-то с чем-то… Умеют клятые господа-капиталисты!

– А ты говоришь: не открывай! Пить, братец, надо только высококачественные напитки или не пить вовсе.

– Погодите, я запишу…

– Бумаги не хватит.

– Это почему же?

– Сейчас выпью я сто пятьдесят – и начну сыпать афоризмами! Давай наливай… Между первой и второй – промежуток небольшой. Как ты там говорил, за дружбу?

– За братство!

– О! И это правильно? Студента надо любить, лелеять, наконец – уважать, чтобы он пошёл дальше своего преподавателя и принёс больше пользы трудовому народу.

– И опять – согласен.

– Кто я, если не оставлю после себя последователей, не передам своё учение в надёжные руки? Мышь церковная, не более… Учёный только тогда может считаться таковым, когда воспитает целую сеть, плеяду единомышленников, способных творить и созерцать не хуже его самого. Хорошо сказал?

– Великолепно! За единомышленников?

– Поддерживаю! Эх, вкуснятина или, как ты говоришь, смачнина!

– А не упьёмся такими темпами?

– Если и упьёмся, то что? Ляжем спать, всё равно каникулы… Похмелимся – и продолжим наш диспут. Хороший собеседник – лучший подарок к празднику. Тем более – к такому.

Ярославу почему-то сразу вспомнился рассказ Бокия о лохах. Он вздрогнул, словно пытаясь стряхнуть с себя все путы накатывающегося опьянения, и сразу стал трезв, как стекло.

– Чего это тебя так передёрнуло? – не удержался учёный, не упускавший ни одной детали из поведения своего юного друга, можно даже сказать – следивший за ним, как за подопытным кроликом.

– Не знаю. А вы почему один живёте? – перешёл в атаку гость.

– Так ведь умерла моя Настенька. Давным-давно… Вон она на пианино…

Плечов перевёл взгляд на музыкальный инструмент и увидел в прислонённой к шкатулке рамке фотографию прекрасной дамы лет тридцати пяти.

– Такая молодая и красивая? – сорвалось с языка.

– Да не удивляйся ты так… Супруга всего на шесть лет младше меня… была, просто после сорока перестала фотографироваться. Постоянно твердила: «Хочу, чтобы меня запомнили молодой и красивой!»

– Она знала, что скоро уйдёт? – догадался Яра.

– Да. В последние годы жена страдала неизлечимым недугом. Но не будем о грустном… Жизнь вечна! И всегда побеждает смерть. Но этот вопрос мы обсудим позже.

– За жизнь?

– Наливай!

Жаль, но как утверждают философы, всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться.

Конец «Мартина» тоже оказался неизбежным и очень скорым. Профессор не без сожаления повертел в руках пустую посудину, словно намереваясь найти на её дне ещё несколько капель – да не тут-то было! Пришлось идти к серванту, где покоилась его коллекция, за следующей бутылкой…

Плечов тем временем поднялся с насиженного места и, словно заворожённый, пошёл в угол комнаты, где стояло пианино с портретом Насти, как магнитом, притягивавшим взор. Эта женщина явно напоминала Барбару Радзивилл, часто снившуюся ему по ночам.

Ярослав повертел фото в руках и поставил на место, после чего попытался добраться до шкатулки, однако та оказалась запертой на замок.

– Не хочу, чтобы ещё кто-то тревожил её прах! – раздался сзади профессорский баритон.

– Вы что же сожгли её? – наконец дошло до Ярослава.

– Да. Согласно завещанию Настасьи Филипповны, – печально изрёк Фролушкин. – В первом Московском крематории.

– Земля ей пухом… Ой, простите, ради бога! Как-то не христиански получается…

– А кто тебе сказал, что я христианин?

– Ну… Я сам так подумал…

– Тому, кто верит в существование Всевышнего, совсем необязательно поклоняться Христу, ибо все мы точно такие же Божьи дети. А поверить в то, что у Господа была ещё и мирская мать, могут разве что идиоты…

– Ваша теория?

– Моя. А ты какому Богу молишься?

– Никакому.

– Не веруешь?

– Никак нет…

– Это ничего… Со временем придёт.

– Посмотрим…

– Как по мне, то нынешние атеисты подошли к пониманию Господа гораздо ближе, чем православные ретрограды. Им стоит только поставить знак равенства между Господом и Природой – и всё станет на свои места.

– Пожалуй…

– Скажи, ты имеешь хоть какие-то элементарные представления об устройстве и происхождении нашей Вселенной?

– Ну да… Я даже кружок юных астрономов в своё время посещал.

– Про теорию большого взрыва что-нибудь знаешь?

– Только то, что таковая существует…

– И то уже неплохо… Я не собираюсь углубляться в её физико-математическое обоснование, попробую прояснить лишь философскую составляющую. Лично для тебя.

– Не возражаю. Только без ста грамм мне в этом деле ни за что не разобраться.

– Понял. Открывай.

– О! Эта штука тоже хороша!

– «Хеннесси»… Возможно, самый лучший в мире коньяк. Его мне сам Фройд подарил.

– Кто-кто?

– Зигмунд Фройд или, если хочешь, Фрейд, основатель психоанализа, всемирно известный австрийский учёный… Не слыхал?

– Так, краем уха…

– Но я, с твоего позволения, сначала продолжу предыдущую мысль.

– Не возражаю. За него!

– Уточни – за кого?

– За большой взрыв!

– О, правильно! Так как именно с этого события, по моему глубокому убеждению, начала зарождаться жизнь во всей Вселенной.

– Вы, пожалуйста, помедленней, а то не успеваю осваивать!

– Коньяк или новый материал?

– Коньяк, конечно… Плесните мне в бокал ещё немного, от его аромата я просто балдею!

– С удовольствием… Так вот… Гениальный Эйнштейн ещё в тысяча девятьсот шестнадцатом году завершил знаменитую работу «Основы общей теории относительности», в которой обосновал новую модель Вселенной. А спустя год голландский астроном Виллем де Ситтер развил её и назвал космологической… Я понятно изъясняюсь?

– Так точно.

– В тысяча девятьсот двадцать втором году наш советский математик и геофизик Александр Александрович Фридман предсказал неизбежное расширение Вселенной из-за постоянно идущих в ней взрывных процессов и небезосновательно предположил, что именно большой взрыв лежал в основе её возникновения и дальнейшего развития.

– Стоп. Стоп. Мозги уже пухнут. Правду говорят: алкоголь затуманивает разум!

– В корне не согласен. Ничего он не туманит и тем более не забирает. Алкоголь только показывает, есть у человека этот самый разум или нет!

– Точно! За Всевышний разум… Наливай… те!!!

33

Вторая бутылка подходила к концу, однако особых последствий опьянения на лице Плечова, а тем более Фролушкина, нельзя было обнаружить даже под микроскопом. И это обстоятельство ещё больше сблизило двух философов – молодого и пожилого!

Впрочем, на течении беседы сие никак не отразилось.

Фёдор Алексеевич больше говорил, а Ярослав по-прежнему – больше слушал, периодически вставляя свои едкие реплики и часто справедливые замечания.

– Однако не все учёные целиком и полностью согласны с великим Эйнштейном, – продолжал обсуждать устройство мира профессор. – Среди них и мой старший друг, учитель Константин Эдуардович Циолковский, безвременно ушедший от нас чуть более года тому назад.

– Вечная ему