предыдущих прокураторов отдать ему на хранение облачение, в котором первосвященник совершал службу в Судный день, а с ним и право лично назначать и устранять первосвященников. Это унизительное требование вызвало волнения в Иерусалиме, которые быстро перекинулись на все остальные области. Предводительствуемые зелотами, последователями Иегуды Галилеянина, партизанские отряды начали нападать на римлян, а также на всех неевреев всюду, где только могли, и Куспию Фаду приходилось проводить одну карательную операцию за другой.

Одновременно именно в этот период в народе усилились мессианские чаяния. Появилось большое количество проповедников, возвещавших скорый приход Мессии и избавление от ненавистного владычества римлян. Имена некоторых из них сохранились исключительно в произведениях Иосифа Флавия. Из них же становится ясно, что бедняки были готовы поверить любому, кто обещал освобождение, и один проповедник сменялся другим. И Куспий Фад для поддержания порядка с завидным усердием преследовал всех этих лжемессий, лжепророков и их последователей.

Недолгое правление Тиберия Александра, на которое вдобавок пришлись годы засухи и голода, также было отмечено постоянными волнениями. Будучи евреем по крови, он хорошо знал своих соплеменников и старался не задевать их религиозные чувства, но и он прибегал к кровавым расправам над мятежниками и в конце концов сумел схватить и распять двух предводителей зелотов — сыновей Иегуды Галилеянина Яакова и Симона (Шимона).

Иосифу исполнилось 13 лет, то есть он стал по еврейским понятиям совершеннолетним, когда в Иудею прибыл новый прокуратор — Вентидий Куман. В это время Иосиф уже приступил к изучению всех деталей храмовой службы, проводил на территории Храма немалую часть времени, что делало его не только очевидцем, но и участником многих событий.

В частности, он, вне сомнения, наблюдал вблизи за событиями, развернувшимися в дни праздника Песах 50 года, когда огромная толпа паломников хлынула в Храм, а римские солдаты по обыкновению заняли места на галерее, чтобы пресечь любое волнение прежде, чем оно успеет начаться. И тут один из солдат повернулся спиной к паломникам, обнажил зад и громко выпустил ветры, выразив тем самым свое отношение к евреям и их празднику.

Эта грязная «шутка» и стала той самой спичкой, которая была брошена в канистру бензина, — и без того униженная римским конвоем, начиненная ненавистью толпа стала громко требовать наказания осквернившего чувства верующих солдата, а молодежь начала забрасывать легионеров камнями — этим вечным и всегда находящимся под рукой оружием Ближнего Востока. Куман в ответ вызвал подкрепление. При появлении тяжелых пехотинцев, которые в любой момент могли пойти в наступление и начать резню, среди паломников началась паника, и они бросились прочь от Храма. В начавшейся давке, как утверждает Иосиф в «Иудейской войне», очевидно наблюдавший эту сцену с храмовой стены, погибло 10 тысяч (а согласно «Иудейским древностям», 20 тысяч) человек. «Так праздник превратился для всего народа в день плача, и каждый дом наполнился воплями и рыданиями» (ИВ, 2:12:1).

Вскоре после этого возле расположенной к северу от Иерусалима деревни Ветхорон (Бейт-Хорон) банда еврейских разбойников ограбила приехавшего в страну с личным поручением от императора некого Стефана. Куман не нашел ничего лучшего, кроме как провести в ответ карательную акцию во всех окрестных деревнях за то, что их жители не преследовали и не задержали разбойников. Любопытно, что евреи не оказывали особого сопротивления, когда римляне грабили их дома, а их самих целыми семьями объявляли пленными и обращали в рабство. Но — только до того момента, пока один из солдат не разорвал и бросил в огонь свиток Торы. Столь чудовищного святотатства евреи простить не могли, и страна снова забурлила.

В Кейсарию, где находилась резиденция Кумана, устремилась огромная толпа, требовавшая смертной казни солдата, так откровенно надругавшегося над Священным Писанием, а значит и над самим Богом. Куман понял, что ситуация становится слишком взрывоопасной, и приговорил святотатца к смерти. Причем на казнь солдата вели через толпу его обвинителей.

После этого страсти успокоились, но ненадолго. Толчок к новому кровопролитию дало столкновение между евреями и самаритянами, в ходе которых обе стороны пролили немало крови. В итоге представительные делегации и тех и других направились в Рим искать правды и обвиняя противоположную сторону в начале конфликта. Они не учли, что для римлян главное — обеспечить порядок, и ради этого они начали распинать и рубить головы как евреев, так и самаритян.

Куман был вызван в Рим, и туда же, на суд императора, были отправлены защищавшие интересы своих народов лидеры евреев и самаритян. Первых представляли первосвященники Ионафан (Йонатан) и Анания (Ханания), а также сын Ханании Анан (Ханан). В Риме обе стороны попытались найти покровителей, которые могли бы замолвить за них словечко перед императором. Евреи прибегли к помощи Агриппы Второго, который горячо защищал своих соплеменников.

Кончилось дело тем, что самаритяне были признаны виновными и трое самых знатных членов их делегации были казнены, Куман был признан не справившимся с возложенной на него миссией и отправлен в ссылку, а трибуна Целлера, допустившего бесчинства своих солдат, император велел вернуть в Иерусалим, с тем чтобы его пытали, проволокли по городу и затем отрубили голову.

* * *

Тогда же, в 52 году, в то самое время, когда Иосиф начал «искать себя» и направился сначала к ессеям, а затем в пустыню отшельничать вместе с Банусом, в Иудею прибыл новый прокуратор — Феликс, родной брат влиятельного фаворита Клавдия вольноотпущенника Паласа, который, по сути дела, и управлял в те годы и самим императором, и империей.

Чтобы понять, что представлял собой Феликс и что думали о нем его сограждане, лучше всего обратиться к «Анналам» великого Тацита. «Но брат Паласа Феликс, — сообщает Тацит, — состоявший много лет прокуратором в Иудее, превосходил его в жадности; могущество, которое его прикрывало, внушало ему уверенность, что всякие его преступления пройдут безнаказанно. Он действовал смело и произвольно, с гордостью царя и низостью раба»[22].

Из этих слов становится понятно, что Феликс откровенно грабил Иудею и крайне нетерпимо относился к любым попыткам помешать его произволу. Как следствие, население нищало, еще больше озлоблялось на власть Рима, откровенно симпатизировало зелотам, а окончательно обнищавшие крестьяне подавались в разбойники и грабили на дорогах путников, оправдывая свои действия идейными соображениями.

Прокуратором Феликс, по мнению историков, стал при содействии представшего перед императором по тяжбе между евреями и самаритянами первосвященника Ионатана. Последний надеялся, что в благодарность за протекцию Феликс будет на посту прокурора учитывать мнение еврейской верхушки, но, разумеется, жестоко просчитался. С одной стороны, за свою поддержку Феликса Ионатан стал ненавистен для зелотов и сикариев, решивших сделать его следующей целью, а с другой — Феликс был разъярен непрестанными призывами Ионатана не быть столь жестоким к народу.

Сам Иосиф в